— Нет, ничего. Приемные родители сообщили, что, когда я к ним попала, при мне была только сумка с одеждой. Но даже она была не из дома. Мама говорила, что какая-то добрая женщина сшила мне одежду и украсила вышитыми инициалами. Они у меня есть. Мама сохранила их на случай, если у меня родится дочь.
— Никаких писем, фото?
— Нет, ничего такого.
— У ваших родителей были родственники, которые могли забрать личные вещи?
— Нет, никого. Я говорила вашему мужу. Насколько я знаю, моих бабушек и дедушек не было в живых. Видимо, родители были единственными детьми в семье. Если у нас и есть дальние родственники, меня они никогда не искали. И никто не хотел меня удочерить.
Это прозвучало печально. Эрика сочувственно посмотрела на Эббу, но та только улыбнулась:
— Не нужно меня жалеть. У меня есть мама и папа, которых я обожаю, и брат с сестрой. Больше мне никто и не нужен.
Эрика улыбнулась:
— Рада слышать.
Фру Старк нравилась ей все больше.
— Вам еще что-нибудь известно о ваших биологических родителях? — продолжила она расспросы.
— Нет. Я и не пыталась ничего разузнать. Конечно, мне интересно, что с ними произошло, но мне не хотелось, чтобы это влияло на мою жизнь. А еще мне не хотелось расстраивать маму и папу расспросами, чтобы они не думали, что мне их недостаточно.
— А вы не думаете, что интерес к корням возник бы с появлением у вас детей? — осторожно спросила Эрика.
— У нас был сын, — отрезала Эбба.
Эрике словно дали пощечину. Она вздрогнула. Такого ответа она не ожидала. Ей хотелось расспросить подробнее, но собеседница всем своим видом давала понять, что делать этого не стоит.
— Мы же переехали сюда. Это можно считать попыткой узнать о своих корнях, — вставил Мортен. Он нервно ерзал на стуле, и писательница заметила, что супруги неосознанно отодвинулись подальше друг от друга на скамейке. Казалось, близость была им невыносима. Атмосфера стала напряженной, и у Эрики сразу появилось ощущение, что она вторгается в чужое личное пространство.
— Я кое-что узнала о вашей семье. Если захотите, могу дать вам материалы. Они у меня дома, — предложила она.
— Очень любезно с вашей стороны, — ответила Эбба безрадостно.
Она абсолютно потеряла интерес к разговору. Эрика поняла, что продолжать бесполезно, и поднялась.
— Спасибо, что уделили мне время. Я позвоню вам, или вы позвоните мне.
Она достала блокнот, записала свой номер телефона и адрес электронной почты, вырвала листок и протянула его супругам. Потом отключила и убрала в сумку диктофон.
— Вы знаете, где нас найти. Мы ремонтируем дом круглые сутки, — ответил Старк.
— Понимаю. Вы сами справляетесь?
— По мере возможности.
— Если вы знаете кого-нибудь, кто разбирается во внутренней отделке, можете нам посоветовать, — добавила Эбба. — В этом мы с Мортеном слабоваты.
Эрика хотела было уже сказать, что, к сожалению, таких знакомых у нее нет, как вдруг ее осенила идея.
— Кажется, я знаю человека, который вам подойдет. Я с вами свяжусь.
Попрощавшись, писательница вернулась к крыльцу. Турбьёрн как раз инструктировал своих сотрудников.
— Как дела? — крикнула ему Эрика, стараясь перекричать звук пилы.
— Тебя это не касается! — крикнул в ответ Турбьёрн. — Но я все расскажу твоему мужу, так что можешь допросить его вечером.
Женщина рассмеялась. По дороге к лодке она гадала, куда делись личные вещи семьи Эльвандер и почему Старки так странно себя ведут. Что стало с их сыном? И действительно ли они не знают, кто пытался поджечь их дом? Разговор с Эббой не дал ничего нового, но Эрике все равно было о чем подумать по дороге домой.
Йоста тихо ворчал себе под нос. Критику Мелльберга он давно перестал принимать близко к сердцу. Какая разница, взяты домой архивные материалы или нет? Результат важнее. Тем более что так трудно достать информацию, которая не занесена в архив! А теперь благодаря Флюгаре им не нужно часами искать нужную папку в куче других бумаг. Йоста открыл папку. Сколько часов своей жизни он потратил на размышления о том, что тогда случилось в интернате! Сколько раз просматривал эти фотографии, читал протоколы допроса и отчеты об осмотре места преступления… Но все было безрезультатно. А чтобы добиться результата, нужна методичность. Патрик попросил его составить порядок очередности, в которой они будут опрашивать участников прошлого расследования. Очень важно начать с правильного конца. Йоста погрузился в бессмысленные протоколы опроса свидетелей. Прочитав их бесчисленное количество раз, он знал, что там нет ничего полезного и что если их и читать, то смысл нужно искать между строк. Но ему было сложно сконцентрироваться. Мысли все время обращались к девочке, которая стала совсем большой. Было так удивительно увидеть ее снова и сравнить ее настоящую с той, которую он представлял в своем воображении. Старый полицейский нетерпеливо ерзал на стуле. Давно уже он не испытывал энтузиазма по поводу рабочих заданий. И хотя это дело не оставляло Йосту в покое, его мозг отказывался принимать незнакомую реальность. Отложив протоколы, он обратился к снимкам. Там были фотографии мальчиков, не поехавших домой на каникулы.
Флюгаре зажмурился, вспоминая тот прохладный пасхальный вечер 1974 года. Вместе с покойным коллегой Хенри Юнгом они подошли к белому дому. Было очень тихо, подозрительно тихо, но, может, так ему кажется теперь, когда он уже знает, что ждало их внутри. Тем не менее Йоста помнил, что тогда ему было не по себе. Они с Хенри переглянулись. Звонок в участок был крайне странным. Они не знали, чего ждать. Начальник приказал съездить на остров проверить. «Наверное, мальчишки шалят», — сказал он на прощание. Должно быть, хотел обезопасить себя на случай, если это было нечто более серьезное, чем проделки скучающих богачей. В начале осеннего семестра воспитанники доставляли местным неприятности, но после звонка начальника участка Руне Эльвандеру все прекратилось. Для Йосты было секретом, как директор добился этого, но в любом случае у него получилось.
Они с Юнгом подошли к дверям. Из дома не доносилось ни звука, но потом вдруг тишину прорезал детский крик, заставивший их действовать. Стукнув в дверь только раз и не дожидаясь ответа, полицейские вошли в дом. «Эй!» — крикнул Флюгаре. Теперь, сидя за столом в участке, он поражался тому, насколько хорошо все помнил — до мельчайшей детали. Им никто не ответил, но ребенок продолжал кричать. Они побежали на крик и застыли на пороге столовой. Маленькая девочка ползала по полу и душераздирающе кричала. Инстинктивно Йоста бросился к ней и взял малышку на руки.
— Где остальные? — спросил Хенри, оглядываясь по сторонам. — Эй, есть тут кто-нибудь?
Ответа не последовало.
— Посмотрю наверху! — крикнул он напарнику, и тот, занятый попытками успокоить ребенка, кивнул.
Никогда раньше Йоста не держал маленьких детей на руках и не знал, как сделать так, чтобы плач прекратился. Он неумело укачивал малышку, гладил ее по спинке, напевал какую-то мелодию. К его удивлению, это сработало. Плач перешел во всхлипывания, и девочка уткнулась личиком в его плечо. Он чувствовал, как ее грудь вздымается и опускается при каждом всхлипе. Йоста продолжал укачивать ребенка, чувствуя, как его переполняют эмоции, которые невозможно описать словами.
Хенри вернулся в столовую.
— Наверху никого нет.
— Куда они подевались? И как могли оставить такого маленького ребенка одного? Черт знает что могло с ней случиться!
— Да, и кто, черт побери, позвонил в полицию? — Сняв кепку, Юнг задумчиво почесал голову.
— Может, они пошли прогуляться по острову? — спросил Йоста, оглядывая стол с недоеденным пасхальным обедом.
— Бросив еду? Разве люди так поступают?
— Нет, не поступают.
Хенри надел кепку, повернулся к Флюгаре с девочкой и со словами «Что такая малышка делает тут совсем одна?» начал сюсюкать с ребенком. Но малышка тут же начала рыдать и так крепко вцепилась Йосте в шею, что ему стало трудно дышать.
— Не пугай ее, — сказал он напарнику, чувствуя необыкновенное тепло где-то внутри. Если бы их с Май-Бритт сын выжил, он бы тоже так его обнимал. Но полицейский прогнал эти мысли. О грустном он себе думать запретил.