Патрик сделал глубокий вдох. Анника заканчивала приготовления к пресс-конференции. Журналисты приехали даже из Гётеборга, так что завтра можно ждать материалов на страницах национальных газет. С этого момента расследование превратится в цирк — в этом у Хедстрёма не было сомнений. А Мелльберг будет играть роль директора цирка. Это они уже проходили. Бертиль был вне себя от радости, когда узнал, что надо провести встречу с репортерами. Наверняка сейчас прихорашивается перед зеркалом — зачесывает лысину. Сам же Патрик ненавидел пресс-конференции. Вот и сейчас он нервничал. Чертовски сложно рассказать о ходе расследования и при этом не нанести ему и причастным к нему лицам вреда. Очень важно соблюсти баланс и не сказать больше, чем нужно. В этом Мелльберг был явно не мастак. С другой стороны, удивительно было, что газеты не разнюхали все это раньше. Слухи так быстро распространяются в этих местах, что Хедстрём не удивился бы, если бы пресса уже была в курсе событий на Валё. Видимо, жители были заняты пересказыванием сплетней друг другу, и никто не позвонил журналистам; но в конце концов те все равно обо всем узнали.
Легкий стук в дверь вырвал полицейского из мрачных размышлений. Дверь открылась, и вошел Йоста. Не говоря ни слова, он сел напротив и сообщил, крутя пальцами:
— Гиены в сборе.
— Это их работа, — вздохнул Патрик, хотя думал точно так же. Впрочем, не стоит воспринимать журналистов как врагов. Иногда и они оказываются полезными.
— Как все прошло в Гётеборге? — спросил его старший товарищ.
— Так себе. Оказалось, что Эбба не рассказывала родителям о пожаре и выстрелах.
Йоста поднял глаза:
— Почему?
— Не хотела их волновать. Подозреваю, что они бросились звонить им, стоило нам выйти за порог. Мать вообще хотела сразу ехать на остров.
— Не самая глупая идея. Но лучше бы Мортен и Эбба сами уехали оттуда на время.
Патрик покачал головой:
— Лично я и минуты лишней не задержался бы в месте, где меня пытались убить. Да еще и не один раз, а два.
— Люди странные…
— Соглашусь. Кстати, родители у Эббы — очень приятные люди.
— Добрые?
— Да, думаю, ей у них было хорошо. С братом и сестрой она тоже ладила. Хороший район. Старый дом с садом.
— Идеальное место для ребенка.
— Да. Но мы так и не узнали, кто посылал открытки.
— Они их не сохранили?
— Нет, все выбросили. Но там были только поздравления с днем рождения, никаких угроз. А отправлены они были из Гётеборга.
— Странно.
— Еще более странно, что кто-то клал Эббе деньги на счет каждый месяц до ее восемнадцатилетия.
— Что? И тоже анонимно?
— Именно так. Может, нам удастся вычислить, кто это был. Я, во всяком случае, на это надеюсь. Думаю, за счетом и открытками стоит один и тот же человек… Однако мне нужно идти, — поднялся Патрик. — Ты что-то хотел?
Помедлив, Йоста откашлялся.
— Нет, ничего.
— Тогда я пошел.
Хедстрём уже вышел в коридор, когда Флюгаре окликнул его:
— Патрик!
— Что? — остановился тот в дверях. — Пресс-конференция уже начинается.
— Ничего. Забудь, — сказал Йоста.
— О’кей.
Пока Патрик шел по коридору, его не оставляло ощущение, что стоило задержаться и вытрясти из коллеги то, что тот не решился сказать. Но войдя в конференц-зал, он мигом забыл про Йосту. Все взгляды были прикованы к нему. Мелльберг уже стоял в центре зала с широкой улыбкой на лице. По крайней мере, один человек в участке был готов к встрече с прессой.
Йозеф закончил разговор. Колени его ослабели. Он прислонился к стене и медленно осел на пол. Сидя так, он разглядывал обои в цветочек в прихожей, которые они поклеили сразу после покупки дома. Ребекка давно уже хотела их поменять. Но Мейер не видел смысла в трате денег на новые, пока старые выглядят неплохо. Он вообще никогда не выбрасывал исправные предметы. Люди должны быть благодарны уже за то, что у них есть крыша над головой. В жизни есть вещи поважнее обоев. Теперь, потеряв самое важное в жизни, Йозеф не мог отвести от обоев глаз. Они были грязными и потертыми, все в жирных пятнах. Ему надо было прислушаться к жене и давно уже переклеить их. Ему вообще следовало больше слушать Ребекку. Внезапно Мейер словно посмотрел на себя со стороны. Маленький ничтожный человек. Человек, который считал, что мечту можно осуществить, что он рожден для великих дел, но вместо этого сидел здесь как дурак, и ему некого было в этом винить, кроме себя. Столько времени прошло с тех пор, как он был окружен тьмой, когда его сердце было сковано льдом… Все эти годы Йозеф надеялся, что когда-нибудь все исправит. Но, конечно, этого не произошло. Зло всегда сильнее. От него пострадали родители Мейера. Они никогда ему этого не рассказывали, но он все равно знал, что зло вынудило их на плохие поступки.
И он тоже нес на себе печать зла, но по своей наивности верил, что Бог даст ему возможность стереть ее, дарует очищение. Йозеф ударился головой об стену. Сперва слегка, потом сильнее. Ему стало легче. Он вспомнил, как когда-то нашел способ преодоления боли. Его родителям приходилось делить страдание с другими, но это не дало им утешения. Совсем иначе было с их сыном. Он, напротив, стыдился показывать другим свои страдания. А еще ему было стыдно за свою наивную веру в то, что он сможет освободиться от зла, если будет стараться изо всех сил. Что скажут Ребекка и дети, если все раскроется? Леон хотел собрать всю их компанию, хотел пробудить болезненные воспоминания, вернуть к жизни прошлое, которому лучше оставаться в прошлом…
Вчера его звонок вызвал у Йозефа шок. Угроза стала реальной, и он ничего не мог с этим поделать. Впрочем, это уже не имело никакого значения. Слишком поздно. Сегодня он столь же беспомощен, как и тогда. У него не осталось сил на борьбу. Все мечты были только в его голове, потому и виноват только он, и никто другой.
Каринхалл, 1949
Дагмар рыдала от горя и облегчения. Наконец-то она добралась до Германа! Она так долго скиталась… Денег, полученных от Лауры, хватило только на полдороги, причем основная их часть ушла на спиртное. Несколько дней просто выпали у женщины из памяти. Дагмар не знала, где была и что делала. Но выйдя из запоя, она поднялась и продолжила путь. Герман ждал ее. Она знала, что он не похоронен в Каринхалле, как ей злорадно сообщил один неприятный тип в поезде, когда она рассказала ему, куда направляется. Но для Дагмар не имело никакого значения, где лежат его останки. Она читала газеты, видела фотографии. Здесь было его место, здесь была его душа.
Но и Карин Геринг была здесь. Даже после смерти эта мерзкая шлюха не ослабляла хватку. Дагмар сжала руки в кулаки. Тяжело дыша, она обвела взглядом холмы. Здесь было его королевство, но теперь все разрушено. Из глаз женщины полились слезы. Как это могло произойти? От поместья остались одни руины. Сад, который когда-то поражал красотой и ухоженностью, весь зарос, и лес подбирался все ближе к разрушенной усадьбе.
Дагмар несколько часов шла пешком, чтобы попасть сюда. До Берлина женщина добралась автостопом, а оттуда пошла пешком на север в поисках города, рядом с которым находился Каринхалл. Подвозить ее никто не хотел. Люди подозрительно смотрели на ее грязную рваную одежду. Дагмар ни слова не знала по-немецки. Она только повторяла «Каринхалл, Каринхалл», и, наконец, пожилой мужчина сжалился и пустил ее в машину. На перекрестке он жестами показал, что ей надо в одну сторону, а ему — в другую. Дагмар вылезла из машины и остаток пути прошла на сбитых в кровь ногах. Она шагала не останавливаясь. Ей нужно было быть рядом с Германом.
Женщина обошла руины. Судя по двум будкам для охраны у ворот и по широким дорогам, когда-то это было процветающее поместье. Если бы не эта шлюха Карин, поместье носило бы ее имя. Как же Дагмар ее ненавидела! Всхлипывая, она опустилась на колени. Ей вспоминалась та теплая летняя ночь, когда она чувствовала дыхание Германа на своей коже, когда он поцелуями покрывал все ее тело от кончиков пальцев до макушки. В ту ночь она все обрела и все потеряла. Жизнь Германа была бы намного лучше, если бы он выбрал ее. Дагмар бы о нем позаботилась. Она не допустила бы, чтобы он опустился до того состояния, в котором она видела его в больнице. Это Карин была слабой, а Дагмар была бы сильной ради них обоих. Она взяла в руки комок земли и пропустила между пальцами. Солнце жгло ей затылок. Издалека доносился вой бродячих собак. Неподалеку валялась опрокинутая статуя. Нос и одна рука у нее откололись, а каменные глаза невидящим взглядом смотрели в небо. Внезапно Дагмар ощутила, как сильно она устала. Ей хотелось только прилечь в тени и отдохнуть. Путешествие оказалось слишком долгим. Ей нужно прилечь.