— Сверни влево, — показал он на дорогу.
— Я знаю, где это, — ответил Патрик, делая резкий поворот.
— Вижу, права ты еще не получил, — пробормотал Йоста, схватившийся за сиденье.
— Я прекрасно вожу.
Флюгаре фыркнул. Но тут они подъехали к дому Улле, и пожилой полицейский покачал головой:
— Сочувствую его детям. Когда-нибудь им придется все это разбирать.
Дом больше походил на свалку, чем на человеческое жилище. В этих краях люди знали: «Если тебе что-то больше не нужно — позвони Улле». Старьевщик с удовольствием приезжал и собирал любой хлам. Так что во дворе у него можно было увидеть автомобили, холодильники, санки, стиральные машины и много чего еще. Даже старому сушильному плафону из парикмахерской нашлось место, отметил Йоста, когда они парковались между морозильником и старым «Амазоном».
Из дома показался сухощавый старик в рабочих штанах.
— Жалко, что вы не могли приехать раньше, — сказал он вместо приветствия. — Полдня уже прошло впустую!
Йоста глянул на часы. Было пять минут одиннадцатого.
— Привет, Улле! — махнул он рукой старьевщику. — У тебя были для нас вещи.
— Сколько ж у вас времени ушло на это дело! Чем вы только там занимаетесь, в полиции? — проворчал старик. — Никто не спрашивал про вещи, вот я и оставил их себе. Они стоят вместе с имуществом безумного графа.
— Безумного графа? — переспросил Патрик.
— Не знаю, был ли он графом, но имя у него было благородное.
— Ты имеешь в виду фон Шезингера? — уточнил Флюгаре.
— Его самого. Который симпатизировал Гитлеру. У него еще сын воевал на стороне фашистов. Не успел сынуля вернуться домой, как получил пулю в лоб, — говорил Улле, роясь в хламе. — И если старик до этого еще как-то держался, то после смерти сына совсем слетел с катушек. Думал, что союзники нападут на него на острове. Если расскажу, что он творил, вы мне не поверите. Но потом с ним случился удар, и старик умер. — Улле замолчал, выпрямился, почесал голову и снова продолжил: — Это было в пятьдесят третьем, если я не ошибаюсь. Потом дом менял владельцев, пока Эльвандер его не купил. И как ему пришла в голову идея открыть там интернат для богатеньких сынков? Сразу ясно было, что ничем хорошим это не кончится.
Он продолжал бормотать что-то себе под нос. Йоста с Патриком начали чихать и кашлять от поднявшейся пыли.
— Ну вот. Тут четыре коробки с вещами, — объявил Улле. — Мебель, естественно, осталась в доме, но остальное я забрал. Нельзя вот так просто выбрасывать хорошие вещи. И потом, кто знал — может, хозяева вернулись бы на остров. Хотя большинство, включая меня, не сомневаются, что они все-таки умерли.
— А вам в голову не приходило позвонить в полицию и сказать, что вещи у вас? — спросил Хедстрём.
Старьевщик выпрямился и скрестил руки на груди:
— Я сказал Хенри.
— Что? Хенри знал, что вещи у тебя? — удивился Йоста.
Впрочем, это было не единственное, что упустил его напарник в ходе расследования, и, поскольку он уже был мертв, выяснять обстоятельства этого все равно было бесполезно.
Патрик стал разглядывать картонки.
— Мне кажется, они поместятся в машину, как думаешь? — спросил он своего коллегу.
Йоста кивнул.
— Если нет, можно опустить сиденья.
— Как я и сказал, — усмехнулся Улле. — Тридцать лет ждали, чтобы их забрать.
Полицейские сердито взглянули на него, но решили, что лучше промолчать. Спорить с такими людьми было себе дороже.
— Что ты собираешься делать со всем этим мусором, Улле? — не удержался от вопроса Флюгаре. Сам он впадал в панику при одной мысли о таком количестве вещей. В его собственном доме царили порядок и чистота. Йоста был не из тех, кто может жить в хламьёвнике.
— Никогда не знаешь, когда та или иная вещь понадобится. Если бы все относились к вещам так же бережно, как я, мир был бы иным. Поверьте мне на слово, — усмехнулся старик.
Хедстрём нагнулся, чтобы поднять коробку, но у него ничего не получилось.
— Понесем вместе, Йоста, — вздохнул он. — Она слишком тяжелая для меня.
Флюгаре взглянул на коллегу со страхом. Если он сейчас надорвет спину — прощай, гольф!
— Мне нельзя поднимать тяжести, — пожаловался он. — Из-за спины.
— Бери и поднимай! — приказал Патрик.
Йоста понял, что этот номер не пройдет, неохотно опустился на колени и взялся за коробку. Ему в нос тут же попала пыль, и он чихнул.
— Будь здоров! — широко улыбнулся беззубым ртом Улле.
— Спасибо, — выдавил Флюгаре.
Ценой гигантских усилий им с Патриком удалось поставить коробки в багажник. Йосте не терпелось вскрыть их и выяснить, что в них спрятано. А еще не терпелось сообщить Эббе, что нашлись личные вещи ее семьи. И даже если он надорвет спину, это того стоит.
Они с Кариной решили поспать подольше — такое с ними случалось нечасто. Вчера Шель заработался допоздна и решил, что сегодня можно расслабиться.
— Боже мой, — потянулась в постели Карина, — какая же я сонная!
— Я тоже, но кто сказал, что надо вставать, — Рингхольм притянул любимую к себе.
— Мм… я устала…
— Я тебя только обниму…
— Только? — улыбнулась женщина, подставляя шею для поцелуя.
Их прервал телефон мобильного в кармане брюк журналиста.
— Не отвечай! — попросила Карина.
Но сотовый звонил и звонил, и Шель не выдержал. Сев на кровати, он схватил брюки и вытряхнул телефон. Звонил Свен Никлассон, и корреспондент поспешно нажал на кнопку приема.
— Алло, Свен? Нет, не разбудил, — солгал он, бросая взгляд на часы. Было начало одиннадцатого. — Ты что-нибудь нашел?
Свен Никлассон говорил долго, и по ходу разговора зрачки его собеседника становились все шире. От удивления он мог только хмыкать в ответ. Карина недоуменно следила за выражением его лица, подложив руку под голову.
— Я могу встретить тебя в Малёге, — сказал Шель наконец. — Я очень ценю наше сотрудничество. В нашем деле это редкость. А полиция Танума в курсе?.. Гётеборг? Да, это, наверное, лучше. Вчера была пресс-конференция, так что у них там дел по горло. Тебе наверняка все рассказал тот парень, что там был. До встречи.
Рингхольм положил трубку и перевел дыхание. Карина улыбнулась:
— Видимо, намечается что-то серьезное, раз Свен Никлассон решил к нам заглянуть.
— Если бы ты только знала! — сказал ее друг, одеваясь; его сонливость как рукой сняло. — Если бы ты знала! — повторил он, но на этот раз скорее для себя, чем для нее.
Эрика быстро собрала белье с кровати в комнате для гостей. Эбба уже уехала. Она хотела забрать с собой материалы про своих родственников, но писательница попросила их оставить, пообещав сделать копии. Жалко, что она сразу об этом не подумала.
— Ноэль! Не бей Антона! — крикнула она в гостиную, услышав детский плач и даже не проверяя, кто стал причиной конфликта. Но никто ее не послушал, и рев только усилился.
— Мама! Мама! Ноэль дерется! — завопила Майя.
Со вздохом Эрика отложила белье. Ее тяготила невозможность закончить начатое из-за детских криков. Дети постоянно требовали внимания матери, и это действовало ей на нервы. Больше всего на свете Эрике хотелось побыть одной. Без детей. В мире взрослых. Нет, в ее жизни не было ничего важнее ее малышей, но иногда ей казалось, что ради них она жертвует всем остальным миром. Даже когда Патрик был пару месяцев в декретном отпуске, она все равно не расслаблялась ни на секунду. Это Эрика управляла всеми процессами в доме. Патрик, конечно, ей помогал, но ключевое слово в этой фразе — «помогал». И если кто-то из детей заболевал, это матери приходилось отменять интервью или откладывать срок сдачи рукописи, потому что отцу нужно было идти на работу. В последнее время это начало бесить писательницу. Она и ее потребности всегда оказывались на втором месте. Это было неправильно.
— Прекрати, Ноэль! — сказала она, растаскивая детей.
Антон лежал на полу и рыдал. Его брат тоже заплакал, и Эрика тут же пожалела, что слишком сильно потянула сына за руку.