Эбба дернулась, как от удара. Хотя эти слова и были больнее ударов. Она убила Винсента?! Ей хотелось закричать от отчаяния, но женщина понимала, что муж сам не знает, что говорит. С ним что-то не так. Иначе он никогда не сказал бы ей такого.
— Мортен… — постаралась успокоить его Эбба, но он не унимался:
— Это ты убила его. Это твоя вина. Только твоя.
— Зачем ты так? Ты же знаешь, как все произошло. Я не убивала Винсента. Никто не виноват в его смерти, ты это знаешь!
Она схватила мужчину за плечи, чтобы привести в себя, но тут вдруг заметила, что кровать незаправлена, а на полу стоит поднос с тарелками, на которых лежат остатки еды и два бокала со следами красного вина.
— Кто тут был? — спросила Эбба, но Мортен не отвечал, а только продолжал сверлить ее глазами.
Она медленно начала отползать подальше, инстинктивно чувствуя, что надо бежать. Это был не ее муж, а совсем другой человек. Как давно он стал таким? Как давно из его глаз исчезла теплота? Почему она раньше этого не замечала? Женщина продолжала отползать и попыталась подняться на ноги, но в этот момент супруг протянул руку и толкнул ее обратно на пол.
— Мортен! — взмолилась она.
Никогда в жизни Старк не поднимал на нее руку. Это он протестовал, когда Эбба хотела убить паука, и просил позволить выпустить его в сад. Но того Мортена больше не было. Возможно, он умер вместе с Винсентом. Просто она была слишком занята своим горем, чтобы замечать что-то вокруг, а теперь было слишком поздно. Склонив голову, муж смотрел на нее, как смотрит паук на муху, попавшуюся в его сеть. Сердце бешено билось в груди, но Эбба не могла найти в себе сил сопротивляться. Бежать ей было некуда. Проще всего было сдаться. Смерть ее не пугала. Смерть поможет ей встретиться с Винсентом. Но ей было горько от того, что надежда все исправить и жить дальше вместе с Мортеном разбилась вдребезги.
Когда пальцы Старка сдавили ей шею, женщина спокойно встретила его взгляд. Его руки были теплыми. Столько раз он касался ее кожи, когда ласкал! Он сжал пальцы еще крепче, и в глазах у Эббы потемнело. Стало трудно дышать. Сердце хотело вырваться из груди, но огромным усилием воли она велела себе расслабиться и принять то, что ее ждет. Ей предстоит встреча с Винсентом.
Йоста остался сидеть в конференц-зале. Волнение от находки уже улеглось. У такого старого скептика, как он, было много объяснений исчезновению одного из паспортов. Возможно, девушка потеряла его — и не успела восстановить. Или он хранился отдельно от документов других членов семьи и затерялся, пока дом сдавали. Но возможны были и другие варианты. Пусть Патрик ими займется. Сам же Флюгаре испытывал потребность еще раз исследовать все вещи. Это был его долг. Ради Эббы. Возможно, среди них есть что-то важное, что он упустил. А у него нет права на небрежность. Май-Бритт не простила бы его, если бы Йоста не смог помочь девочке. Эбба вернулась на остров, где ее поджидает зло, и он должен сделать все, что в его силах, чтобы предотвратить трагедию. Эта девочка всегда занимала особое место в его сердце. С того самого момента, как она вцепилась в него на острове и не хотела отпускать. А день, когда работник социальной службы пришел за Эббой, чтобы отвезти ее в новую семью, был самым ужасным в жизни Флюгаре. Май-Бритт искупала ее, причесала, украсила ей волосы бантами и одела девочку в белое платье с поясом, который сшила собственными руками. Эбба была такой миленькой, что у Йосты на глазах выступили слезы. Он боялся, что сердце разорвется от боли, и даже не хотел прощаться с Эббой, но Май-Бритт настояла. Тогда он опустился на корточки, и малышка бросилась ему в объятья. Белое платье стояло колоколом. Она обхватила его ручонками за шею так крепко, словно знала, что это их последняя встреча…
Сглотнув, старик достал детскую одежду Эббы из коробки.
— Йоста, — прервал его воспоминания голос Патрика.
Флюгаре дернулся и повернулся к двери с ползунками в руках.
— Откуда ты знал адрес родителей Эббы в Гётеборге? — спросил Хедстрём.
Йоста попытался придумать объяснение, но ему не пришло в голову ничего правдоподобного. Тогда он вздохнул и признался:
— Это я посылал открытки.
— «Й»… — произнес его коллега. — И как это я раньше не догадался?
— Мне следовало рассказать. Я хотел, но… — прошептал Йоста. — Но я только посылал открытки Эббе на день рождения; последняя, с угрозами, была не от меня.
— Это понятно. Я много думал об этой открытке. Она слишком отличалась от остальных.
— Да и почерк подделали плохо, — признал Флюгаре, откладывая ползунки в сторону.
— Твои каракули разве подделаешь…
Йоста улыбнулся. Он ожидал от Патрика злости, но тот, судя по всему, не сердился, что было даже удивительно.
— Я знаю, что для тебя это особое дело, — сказал Патрик, словно читая мысли пожилого полицейского.
— Я не могу допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось, — сказал тот, возвращаясь к коробке.
Хедстрём все не уходил, и тогда Йоста снова повернулся к коллеге:
— Если Аннели жива, это меняет все. Или если она выжила тогда на острове. Ты позвонил Леону и предупредил, что мы хотим с ним поговорить?
— Нет, я хочу застать его врасплох. Так больше шансов его разговорить, — ответил Патрик. Потом он замолчал, не зная, продолжать или нет, но спустя некоторое время добавил: — Думаю, я знаю, кто послал последнюю открытку… Это лишь подозрение, но я попросил Турбьёрна все проверить. Не знаю, когда придет ответ, и пока не хочу ничего говорить. Но потом все расскажу — обещаю.
— Хорошо, — ответил Флюгаре, возвращаясь к коробке. Он чувствовал, что среди вещей есть что-то, что нужно изучить поподробнее, и не мог успокоиться, пока не поймет, что это.
Ребекка не сможет его понять, но Йозеф все равно оставил ей письмо. По крайней мере, она будет знать, что он благодарен ей за годы, проведенные вместе, и что он ее любит. Только сейчас к нему пришло осознание того, что он пожертвовал детьми и женой ради мечты. Боль и стыд ослепили его, не давая увидеть самого главного. Но, несмотря на это, они оставались рядом. Он отправил письма и детям тоже. В них Йозеф ничего не объяснял: только прощался и писал, какие ожидания на них возлагает. Они не должны забывать о том, какая на них лежит ответственность, даже когда его не будет рядом, чтобы напомнить.
Йозеф медленно съел свое обеденное яйцо, сваренное в течение ровно восьми минут. В первые годы брака Ребекка относилась небрежно к его вкусам. Иногда она варила яйца семь минут, иногда девять. Но позднее она наловчилась. Эта женщина была верной и послушной женой. Родители Йозефа ее обожали. Но вот с детьми она была слишком мягкой, что всегда тревожило Мейера. Детей, даже взрослых, нужно держать в ежовых рукавицах. Ребекка на это неспособна. Не будет она заботиться и о сохранении их еврейского наследия. Но у него нет другого выбора. Он не может позволить, чтобы его позор помешал им идти по жизни с высоко поднятой головой. Ради их будущего отец пожертвует собой. В минуты слабости его посещали мысли о мести, но Йозеф отгонял их. По опыту он знал, что в мести нет ничего хорошего: она все только усложняет. Доев яйцо, Мейер аккуратно вытер губы и встал из-за стола. Выйдя из дома в последний раз, он не обернулся.
Анну разбудил звук тяжелой двери. Сонная, она сощурила глаза в темноте. Где она? Виски пульсировали от боли. Ей стоило больших трудов сесть на полу. Анна обнаружила, что завернута в одну лишь тонкую простыню и что в помещении очень холодно. Она обхватила себя руками, ощущая холодный ужас.
Мортен. Это было последнее, что она помнила. Они лежали в его кровати. Его и Эббы. Они выпили вина. И ее охватило желание. Эти недавние события были свежи в памяти, но Анне не хотелось их вспоминать. Однако перед глазами все равно стояло обнаженное тело Старка. Они лежали в постели в спальне, залитой лунным светом, а потом наступила темнота.
— Эй, кто-нибудь! — крикнула женщина в сторону двери, но ответа не последовало. Происходящее казалось Анне нереальным, будто она попала в другой мир, как Алиса в Зазеркалье. — Эй! — повторила она и попыталась встать, но ноги не слушались.