Джею было всего два месяца, и он многого не мог понять: почему хозяйка подолгу лежала в постели, свернувшись калачиком; почему, когда он облизывал ее щеки, на языке появлялся соленый привкус; зачем она запиралась в ванной и часами сидела там. Джей не понимал этого, но каждый раз, предчувствуя что-то нехорошее, он начинал следовать за хозяйкой по пятам, готовый в любую минуту напомнить о себе.
Но кое-что пес все же успел понять за столь короткое время: он терпеть не мог запах спиртного. Стоило ему почувствовать шлейф алкоголя, исходящий от едва державшейся на ногах хозяйки, как щенок тут же бежал в самый дальний угол и грозно рычал, если девушка собиралась подойти. В такие моменты Сара оставалась абсолютно одна, наедине со своими мыслями и воспоминаниями, и каждый раз, слыша утробное рычание Джея, она говорила самой себе: это последний раз.
В такие моменты щенок особенно напоминал ей его — русого парня, превратившего ее жизнь в американские горки. Парня, который зажегся как спичка и так же быстро потух, оставив после себя лишь пятно крови на покрывале и этого щенка. Парня, которого воротило от спиртного и который не мог спокойно усидеть на месте. Порой, глядя на Джея, Сара невольно начинала задумываться о реинкарнации.
Он не хотел бы, чтобы она напивалась.
Она всеми силами старалась забыть тот вечер — вечер дня ее рождения и его смерти. В квартире, в которой совсем недавно слышался веселый смех и пахло мужским одеколоном, теперь ощущалась тягучая смесь безысходности и пустоты, оседающая на грудь неподъемным балластом. Ни в одной комнате не горел свет, лишь отблески фонарей падали на холодный линолеум комнаты, куда заходить было больнее всего. Когда она оказалась там, стало тяжело дышать. На этом старом кресле когда-то сидел он, истекая кровью и ожидая помощи. Теперь там было пусто. В ту секунду Сара была готова отдать все ради того, чтобы вновь увидеть его в этом самом кресле. Раненного, без сознания, пьяного — какого угодно, только бы он был здесь, с ней. От внезапно наступившего одиночества накатывали волны отчаяния и опускались руки.
Она помнила его последние минуты жизни, и от этого становилось настолько плохо, что в горле вставал ком, а внутри все болезненно сжималось. Она видела каждый его шаг на той сцене, слышала каждую реплику и с содроганием ожидала неизбежное. Понимала, что скоро случится нечто ужасное, но могла лишь неотрывно смотреть в экран старого телевизора и периодически моргать. Тогда девушка поймала себя на мысли, что предпочла бы посмотреть еще один выпуск «Тома и Джерри», но, видимо, в связи со всеобщим ажиотажем прямой эфир экстренных новостей решили показать на всех каналах. Саре оставалось только наблюдать. Наблюдать за его смертью.
Лео умер не так, как должен был умереть ему подобный — слишком быстро, слишком нелепо и просто. Не было громких аплодисментов, как он наверняка хотел бы, не было одобрительного свиста и выкриков. Ничего. В концертном зале воцарилась звенящая тишина, словно не там пару минут назад расхаживал самый шумный человек из всех, кого она знала. Наверняка для него это было бы унизительно — оказаться забытым в первые же минуты, как и предсказала когда-то Эссен.
Она смирилась с его упертостью и нежеланием прислушиваться к другим. Она придумала обходной путь и решила обязательно навещать его в психушке, когда его поймают. Она мысленно зареклась ходить к нему три раза в неделю, но в один миг все планы рухнули, словно карточный домик. Вместо посетительницы психушки Саре предстояло стать завсегдатаем лос-анджелеского кладбища.
Ему было всего восемнадцать лет. Про таких обычно говорят: вся жизнь впереди, но не про него. О нем будут лишь шептаться, облегченно приговаривая: «наконец-то». О Лео никто не станет разбрасываться полными сожаления словами.
Он мог опомниться и прекратить пугать горожан, мог пару лет просидеть на седативных препаратах и стать хотя бы чуточку спокойнее. Он еще мог найти свое место в этой жизни. Что же ты натворил, Лео?
Из него вышел бы замечательный аниматор: дети бы обожали его. Сара на секунду представила, как он стоит, окруженный маленькими ребятами, и показывает им фокусы. На плечах у него сидит белокурая девочка, пытающаяся сделать незамысловатую косичку на его волосах. В кармане у нее конфетка, подаренная Лео после одного из фокусов, а на голове — красивый розовый ободок с цветочками. Кто-то из малышей громко хлопает в ладоши, увидев таинственное исчезновение целой куклы, а кто-то от удивления даже закрывает рот руками. Девушка с улыбкой вообразила, как дети, все измазанные в краске, подбегают к нему, чтобы крепко обнять и подарить не успевшие хорошенько обсохнуть рисунки. Представила, как он треплет их по волосам, забирает подарки и благодарно улыбается, хотя и не понимает, почему солнце на бумаге розовое, а деревья полностью желтые. Слишком добрый и милый. Чересчур адекватный. От нереальности воображаемой жизни на глаза вновь наворачивались слезы.
И тебя, может быть, люблю
Эта фраза настолько плотно въелась в подсознание, что она до сих пор помнила тон, с которым он ее произносил. Тепло и мягко. Без сарказма и показухи. Лео говорил с привычными смешинками в глазах, но честно, Сара верит. Хочет верить.
Любит.
В такие моменты особенно сложно было оставаться на плаву. И в эти минуты под ногами постоянно крутился щенок. Залезал к ней на колени, облизывал ее лицо и вызывал усталую улыбку на губах. Не давал ей утонуть в собственных мыслях окончательно, не позволял захлебнуться таким сладким прошлым, которое никогда больше не повторится. Когда щенок наконец замечал в ее руках поводок, он спрыгивал на пол и радостно мчался к двери. Именно ему каждый раз удавалось расшевелить хозяйку, и, быть может, в глубине души он осознавал это.
Джею было всего два месяца и он многого не мог понять. Но каждый раз, глядя на то, как он гоняет голубей и роет ямы на каждом шагу, Сара понимала, что это единственное, что от него осталось.
***
— Скажи мне, дорогая, что происходит? За тот год, что мы знакомы, ты мне ни разу не дала повода усомниться в твоей добропорядочности. А что теперь?
Из кружки горячего чая шел пар и исходил едва уловимый аромат мелиссы. Нервно растянув рукава толстовки, девушка опустила взгляд вниз и остановилась на чайном листе на поверхности. Все что угодно, только бы не смотреть в глаза женщины напротив.
— Ты задерживаешь оплату второй месяц подряд, в квартире полный бардак. Когда в последний раз ты мыла полы? Да и сама выглядишь, если честно, не очень.
Девушка зарылась пальцами в волосы и с шумом выдохнула. Не было сил что-либо доказывать, хотелось просто немного помолчать.
— Мисс Андерсон, я…
— Это совсем на тебя не похоже, девочка моя. У тебя что-то случилось?
Самым настоящим везением для Сары было снять квартиру именно у этой женщины. Она не походила на злобных хозяев квартир, что сдают свои парочку квадратных метров втридорога и постоянно контролируют квартирантов. Мисс Андерсон было шестьдесят четыре, и за всю свою жизнь она успела приютить в этой однушке немало добрых людей. Это могло показаться странным, но она как будто видела окружающих насквозь. В день, когда Сара пришла осмотреть квартиру, женщина сходу сказала ей: «Заселяйся» и, сочувственно на нее взглянув, предложила чаю.
Сейчас, казалось, история повторялась.
— Да, на самом деле, все не очень хорошо. Но я обещаю вам, на этой же неделе я все оплачу.
— Что у тебя произошло?
Сара подняла глаза на мисс Андерсон. Женщина сделала глоток чая, не желая, видимо, тяготить девушку выжидательным взглядом.
— Близкий друг погиб… — голос предательски дрогнул в конце. — А как дела у вашего внука Грегори? Он уже перешел в старшую школу?
Мисс Андерсон многозначительно взглянула на девушку. Было видно, что она хотела развить тему проблем Сары, подбодрить, но будто бы в последний момент передумала.
— Да, перешел, — оживленно начала она. — Он, конечно, не самый умный мальчик в классе, но зато незаменимый игрок в баскетбол. Ни один школьный матч не обходится без него.