– Ну да, Он – Мессия, и твой долг помогать Ему во всем. Но Он никогда не добьется успеха, если не избавится от своего благодушия. Тебе следует поддержать Его в возложенной на Него миссии.
Завернувшись в плащ и вперив взгляд в звезды Галилеи, Иуда слушал речи того, другого, предпочитая их моим, и все больше утверждался в своих намерениях.
Тогда-то я и принял необычное решение. У нас вообще-то не принято делиться своими трудностями с начальством, но мне показалось, что, ввиду поистине космической важности положения, я должен представить отчет о своей работе и спросить особых указаний.
Мессир Рафаил выслушал меня в молчании, глубоко вздохнул и сказал наконец следующее:
– Простите меня, мы вас недооценили. Я с самого начала должен был открыть вам, в чем именно заключается ваша миссия, но мне подумалось, что, не зная этого, вы исполните ее более естественным путем, а следовательно, и более эффективно. Однако я вижу, что вы вкладываете в это дело столько души, столько любви и, честное слово, столько умения, что боюсь, что вам не удастся завершить его должным образом.
Я ничего не понимал и должен признаться, что в мое ангельское сердце закралось сомнение. А если для человека сомнение вполне естественно и оказывает на него даже благое действие, для ангела нет ничего более мучительного.
– Простите меня, – степенно повторил мессир Рафаил во всем блеске своего архангельского сияния, – ваша задача и состояла в том, чтобы не справиться с ней. Мы надеялись, что вам это удастся, благодаря вашей же неловкости, неумению. Теперь надо будет, чтобы вы совершили это осознанно.
Я возмутился. Требовать от ангела-хранителя, чтобы он привел своего подопечного к погибели, так же абсурдно, как требовать от собаки-поводыря, чтобы она толкнула своего слепого хозяина под машину. Это совершенно не в моей природе и не в моих принципах, да и учили меня другому. Архангел печально слушал меня, кивая головой в знак согласия, однако в глазах его читалось нечто иное.
– Смиритесь, – произнес он наконец, – смиритесь с тем, что вам предстоит стать несчастнейшим из ангелов: хранителем сына погибели. Что до него, так ему лучше было бы не рождаться на свет…
– А мне – не быть созданным! – воскликнул я в ужасе.
– Нет, ибо вы исполняете волю Божью, а для ангела, как и для человека, нет большего счастья, даже если подчас воля эта кажется нам жестокой, несправедливой…
– Чудовищной!
– Чудовищной, если вам угодно.
– Да, чудовищной, ибо вы требуете, чтобы я изменил самой своей сущности. Я же не карающий ангел, из тех, что стоят по левую руку Господа. Я – ангел-хранитель, хранитель и ничего больше. Я не сумею никого привести к гибели, пусть даже это будет сам сын погибели.
– От вас этого и не требуется, – ответил мессир Рафаил уже более строго. – Вам надлежит просто не справиться с вашей обычной задачей, как это случается со множеством ваших собратьев, вот и все. И никто с вас за это ничего не спросит.
Повесив голову, я вернулся к себе. Множество мучительных вопросов теснилось в моей душе. Почему Господу понадобилось, чтобы эта душа погибла? Разве не кощунством было бы предположить, что Богу может быть нужна или даже приятна гибель хоть одной души? Или все это время я ошибался относительно Господа Бога? От всего этого я лишь сильнее полюбил моего бедного Иуду и не мог удержаться от того, чтобы не предложить ему еще несколько спасительных соломинок. Однако тем самым я лишь лучше сыграл свою роль: избыток добрых намерений при нулевом результате. Мессир Рафаил знал, что делает.
С этого момента тот, другой, возымел на Иуду решающее влияние. Он, безо всякого сомнения, тоже отчитался перед своими руководителями, и те сразу должным образом оценили ситуацию. Дьяволу предоставлялась редкая возможность сорвать предпринятую Господом Богом безнадежную попытку спасти этих людишек, которых Он создал Себе, чтобы любить их. Отказавшись от Своего всемогущества, Он сам сделался для этого человеком. Теперь надо было воспользоваться случаем и при помощи тех, кого Он пришел спасать, убрать Его самого раз и навсегда. Для большей эффективности можно было воспользоваться и методом осмеяния. Я уже говорил вам, что дьяволы, хоть и хитры, но вовсе не так умны, как может показаться. В любом случае, они засуетились, готовясь к решающему бою: начиналась самая крупная операция этого зона.
* * *Три года проповедовали мы, и настал день, когда нам надо было отправиться в Иерусалим, чтобы встретить там праздник Пасхи. Надо сказать, что большинству из двенадцати эта идея пришлась не по душе. Да, Иерусалим был священным городом, там находился восстановленный Иродом Храм Соломона, единственное место, где евреям было позволено приносить жертвоприношения во славу Господа. Но он был и главным городом суровой, безводной Иудеи, городом ханжей и фанатиков, спекулирующих на религии, тех, кто присвоил себе монополию на истину и не колеблясь уничтожал своих противников. Для назарян Иерусалим означал возможную погибель, а апостолов идея мученической смерти еще не вдохновляла.