— А не рановато? — поинтересовалась она, сражаясь с зевком.
— В самый раз. Хочу немного пройтись, подышать здешним озоном.
Я и в самом деле собирался проделать большую часть пути до прокуратуры пешком. Цену таким прогулкам знает только тот, кто надумал заново войти в ту же реку. Иногда бывает полезно оценить температуру среды, скорость течения и настроение обитателей.
Незадолго до десяти я уже стоял на противоположной от трехэтажного здания прокуратуры стороне улицы, наблюдая, как под бдительным оком видеокамер паркуются автомобили сотрудников и шныряет через проходную всевозможный народ. Мелькнула пара знакомых лиц, затем к бордюру притерлась черная «ауди» с какой-то важной персоной, перекрыв обзор.
В две затяжки я докурил сигарету и пересек проезжую часть. Дежурный при входе небрежно проверил мои документы, после чего я миновал сумрачный вестибюль и стал подниматься, бодро помахивая рыжим кожаным портфельчиком, где не было ни единой бумажки.
Кабинет Гаврюшенко я обнаружил в конце коридора рядом с окном в торцовой стене здания. На табличке значилось: «Начальник следственного отдела». Повернув никелированную ручку, я оказался в крохотном пустом предбаннике, где едва помещался стол с компьютером и стеллаж с папками. Слева виднелась еще одна дверь, обшитая светлым деревом, — она была распахнута настежь, и я направился прямо туда.
Помещение оказалось попросторнее. Бывший старший следователь стоял на офисном столе прямо напротив открытого окна. И если бы не решетка в оконном проеме, человек неосведомленный мог бы предположить, что Алексей Валерьевич вознамерился свести счеты с жизнью. Вдобавок к уху он прижимал мобильник, словно отдавая последние распоряжения насчет движимого и недвижимого. Правда, звучали они почему-то непечатно.
Закончив орать, Гаврюшенко посмотрел на меня сверху вниз, а затем спрыгнул на ковер. И только оказавшись в одной плоскости с посетителем, он счел необходимым объясниться:
— Связь ни к черту. Все их обещания — рекламное вранье. А в этом кабинете приличная слышимость всего в одной точке, и та под потолком. Не прокуратура, а бронированный сейф.
Причину мы знали оба — еще перед войной в здании находилась пересыльная тюрьма НКВД. Метровой толщины стены возводили в начале тридцатых, и на арматурную сталь могучее ведомство не поскупилось.
— Ежовские штучки, — ухмыльнулся я. — Призраки не беспокоят?
— Смотри-ка, — удивился Гаврюшенко. — Так и не вышибли из тебя эту дурь. Умный, да? Чего ж ты тогда сюда вернулся?
Вытряхнув из пачки сигарету, он швырнул мобильник на стол и, пока я молчал, раздумывая, стоит ли рассказывать обо всем, что случилось со мною за минувший год, произнес:
— Присядем. Закрой-ка дверь поплотнее, а то сейчас моя церберша прискачет.
Перехватив его внимательный, но вполне дружелюбный взгляд, я расслабился и за полчаса выложил все подчистую, опустив лишь мелкие подробности, которые, с моей точки зрения, к делу не относились. А в обмен получил исчерпывающую информацию о том, что случилось за время моего отсутствия.
По словам Гаврюшенко, дело не обошлось без вмешательства потусторонних сил. Потому что всего через две недели после того, как мне пришлось уносить ноги из города, а сам он находился в положении загнанной в угол крысы, полностью сменилось руководство прокуратуры. И ровно в тот же день было снято открытое наружное наблюдение за старшим следователем и его семьей. Люди Риссенберга исчезли вместе со своим боссом, да так оперативно, что даже ментовские «кроты» недоумевали, куда вся эта многочисленная братва подевалась.
Это, однако, не означало, что все забыто и ситуация сама собой рассосалась. Прямо скажем, Риссенберг нисколько не походил на матушку Терезу. И тем не менее установилось длительное затишье, на фоне которого Гаврюшенко даже совершил карьерный рывок и стал начальником отдела.
Криминальный сюжет, в котором мы оба играли не последние роли, вроде бы был развязан, но финал получился размытый. Я давным-давно мог бы вернуться в город, вопрос заключался только в одном — зачем?
Об этом и осведомился мой собеседник. На этот раз вопрос звучал так:
— Ну и как ты жить собираешься?
— На зарплату, — огрызнулся я.
Тут дверь кабинета осторожно приоткрылась и в проеме показалась дама лет тридцати пяти — довольно симпатичная, с совершенно домашним растерянным лицом. Глаза у нее были карие и круглые, как мокрые пуговицы.
Гаврюшенко метнул на нее свирепый взгляд.
— Лидия Николаевна, во-первых, в сотый раз прошу не входить без стука. Во-вторых — не опаздывать на службу. А в-третьих, будьте любезны, принесите мне стакан минеральной, а молодому человеку — кофе. И еще минут пятнадцать меня нет на месте.