Каким-то образом Марионетте удалось прожить следующий час, пока последний гость не удалился в холодное серое февральское утро на поиски такси. Сьюзи ушла практически сразу после их разговора на кухне, огорченная, что проболталась. Как выяснилось, это было тайной. Она поцеловала Марионетту в щеку, по-настоящему расстроенная.
— Ты меня прости, — пробормотала девушка, прежде чем поспешно удалиться, — и, пожалуйста, не говорил Микки, что я влезла не в свое дело…
Марионетта, как автомат, помогала Микки и Питеру вычистить пепельницы, вымыть кружки, смеялась над их шутками, даже выпила вместе с ними растворимого кофе, чтобы немного оживиться. Наконец Питер объявил, что пора спать, и принялся вытаскивать матрац из шкафа на лестничной площадке, где он хранился днем. Микки взглянул на Марионетту и улыбнулся. У нее все внутри перевернулось. Микки взял ее за руку.
— Пошли, — сказал он, — нам с Питером через несколько часов вставать — мы играем на одной богатой вечеринке в Сити…
Они пошли в синюю комнату и забрались под одеяло на узкой кровати. Слишком опьяненные своими взаимоотношениями, чтобы уснуть, они любили друг друга, пока лучи солнца не пробились сквозь неплотно закрытые шторы. Оба устали и лежали молча. Марионетта повернулась, чтобы рассмотреть профиль Микки, задремавшего рядом с ней. На лице его уже начала появляться щетина. Его веки вздрогнули.
— На что ты смотришь? — говорил он, не открывая глаз.
Она нежно коснулась его лица, чувствуя, что щека становится колючей. Теперь пришло время сказать.
— Я знаю, кто ты, — промолвила Марионетта, голос ее прозвучал тихо и спокойно в тишине раннего утра.
Микки сразу же открыл глаза и повернулся к ней. Она удивилась, заметив промелькнувший страх во взгляде.
— Ну, разумеется, — сказал он. — Я — Микки. Микки Энджел.
Она медленно покачала головой.
— Ты — Моруцци, — выпалила она.
Он отвернулся и сел в постели, взволнованно схватив сигарету с прикроватного столика.
— Как ты узнала? — изумился он.
При вспышке спички женщина разглядела его лицо, обратив внимание, что нерв на щеке подергивается.
— Неважно, как я узнала, — устало проговорила она, — раз это правда.
Он выдохнул облако дыма в сторону окна и остался сидеть, уставившись в пространство.
— Ты должна быть довольна, — с горечью произнес он. — Ведь выходит, что я итальянец. Это хорошо, верно?
— Микки… — Она протянула к нему руку, но он отодвинулся.
— Ладно, — наконец сказал он. — Ладно, я расскажу. Я действительно Моруцци. Микеланджело Моруцци. Микеланджело — Микки Энджел, понятно? — Он повернулся к ней с умоляющим выражением на лице и промолвил: — Марионетта, я все тот же человек, каким был, пока ты не узнала мое имя…
Женщина не могла отвести от него взгляда.
— Ты даже похож на него, — завороженно выговорила она. — Как я этого раньше не замечала? — Теперь она видела ту же сильную линию подбородка, что и у Аттилио Моруцци, лишь слегка смягченную, не такую вызывающую, то же очертание чувственных губ, только линия их не была жесткой, как у отца.
— Тебе станет легче, если я скажу, что не разговаривал с отцом вот уже пять лет? — спросил он ее, все еще злясь. — Или ты все равно будешь видеть во мне Моруцци?
Марионетта продолжала смотреть на его лицо, вспоминая, сравнивая, слишком потрясенная, чтобы понять сказанное им.
— Аттилио никогда не говорил, что был женат, — пробормотала она. — Я и не знала…
— Ничего удивительного, — объяснил Микки. — Мать умерла, когда мне было пятнадцать. Меня воспитывал дед.
Она вспомнила фотографию в квартире Альфонсо Моруцци, и маленького мальчика на ней, которого не узнала. И, разумеется, рояль. Наверное, заботливый дедушка мечтал, что его внук станет великим пианистом. Она мельком подумала о том, как относится Альфонсо Моруцци к страсти Микки к джазу и его плохо оплачиваемой работе в занюханных клубах Сохо. Но, разумеется, он знал все, что происходит с Микки, — Моруцци всегда все знали. Ей хотелось задать тысячу вопросов, но голова кружилась, она была не в состоянии принять тот факт, что Микки Энджел — Моруцци.
Теперь Микки смотрел на Марионетту, стараясь уловить выражение ее лица.
— Я ушел от деда, когда мне было восемнадцать, — продолжал рассказывать он. — Я больше не мог ходить в частную школу, брать уроки музыки, ханжески посещать мессу каждое воскресенье — ведь я знал, чем занимается моя семья, мой отец. — Голос звучал резко. Он перегнулся, слегка ее коснувшись, чтобы загасить сигарету в пепельнице на прикроватном столике. — Странно, но его прикосновение снова заставило ее задрожать… — Мой отец лишил меня всех имущественных прав, — бесстрастно говорил он, сидя рядом с ней, обхватив коленки руками, — я больше не имею никакого отношения к Моруцци, никакого, Марионетта. — Микки умоляюще взглянул на женщину. — Я использовал это имя, чтобы чего-то добиться, только раз в жизни. Единственный раз.