— Видишь? — хмуро спросил Михаил.
— Вижу, — почти беззвучно ответил одинат.
Михаил знал, что он видит. И что хочет увидеть — тоже.
— Ну, вот, — усмехнулся Михаил. — Убедился? Он — твой.
Яромир снова угрюмо поглядел на бумагу в руках. А потом смял, не дав постороннему взгляду успеть присмотреться, и, словно окровавленный платок, сунул в карман. Задумчиво взглянул на Маугли, зажмурившегося и стиснувшего кулаки, не веря в происходящее.
— Убедился, — голос Яромира не дрогнул. Только глаза стали живыми. Понимающими.
— Вот и ладушки, — тяжело поднялся Михаил. — Удачи вам!
И пошёл, уже зная, что сделал всё, что мог. Тонкий росток из ставшего вялым жёлудя, поднимался вверх, неся два листа, соединяющих судьбы.
— Михаил! — окликнул Одинат. — Пересечёмся!
Медведев только рукой махнул. Но тонкий звон дубовых листьев внутри зазвучал тихой музыкой, похожей на кошачье мурлыкание. Один друг из тэра у него точно остался. Проходя мимо Стояна, ненароком столкнулся плечами. Ведущий «мечей» проводил долгим взглядом. Таким, что стало понятно, что не один друг…
Стратим ждала его у пирамиды. Она давно разогнала приближённых, и теперь в одиночестве сидела на высокой ступени, обхватив поджатые ноги и положив голову на колени. Острый подбородок точно входил в ямку меж ними. Волосы едва заметно змеились по плечам. Грустная Ассоль в ожидании алых парусов.
— Почему в чёрном? Я думал, теперь ты наденешь белое, как Рарог… — сел рядом Михаил.
Королева, не меняя положения, отозвалась:
— Я ещё не Мать.
— Понятно.
Михаил устало откинулся спиной на высокую ступеньку. Матерью её сделать предстояло ему. Огляделся. Тэра спешно собирались на выход. Полынцев и Родимец суетились возле Катько, помогая «мечам» его пеленать. Маугли толково распоряжался предоставленными «мечами», должными нести Яромира. Там — десятиминутная готовность и дорога домой. А здесь — только Он и Она. Вдвоём. И не о чем говорить… Просто не о чем. Стерва и человек. Мать и Отец. Михаил сцепил руки в замок. Он уже знал, как это будет. Один контакт, в котором, борясь с собой и тупо повторяя «договор, договор, договор», он на время вынудит себя забыть Наташу, забыть родную землю, забыть себя и то, что женщина, которую обнимает, даже не человек. Вот он — супружеский долг! А потом… Потом они иногда будут встречаться и даже разговаривать. Потому что без этого настанет абсолютная пустота, за которой начнётся падение в безумье. Они станут говорить друг другу слова, смысл которых понимают по-разному. Но — лишь бы говорить, заполняя вакуум между двумя разными и чужими, по сути. Говорить о бегущем вне каменных стен ветре. О том, каким бывает снег. Каким было прошлое. Как спалось и что снилось ночью. Хотя, нет. О том, кто приходит во снах, он рассказывать не захочет. Это останется только его тайной. Стратим — умная стерва, а значит, она не спросит, подразумевая ответ. И он будет просыпаться среди ночи и смотреть в серый потолок. Он будет бредить невозможность дотянуться до своего мира… Словно похороненный заживо.
— А почему дуб? Я думала, это будет медведь, — Стратим повернула к нему лицо, прижавшись к коленям щекой. Бесцеремонная прядка прикрыла припухлость губы, с ещё не поджившими шрамами последнего боя.
— Почему? — Михаил растерялся. — Действительно, почему?
Ничего путного в голову не приходило.
— Дуб — символ древний, — нахмурилась Стратим. — Мудрость и сила. Он встаёт там, где уже росли другие деревья. Он приходит на смену тогда и там, где не остаётся надежды. И поднимает рощи. Он впитывает память земли и передаёт её небу и всему живому. Сильный символ. Рода.
— Ну, вот… — Михаил натянуто улыбнулся. — Ты о нём знаешь больше меня.
— Знание — не чувство, — скупо пожала она плечами. — Я знаю, а ты чувствуешь. Знание — отражение происходящего, знание — взгляд извне. Холодный и беспристрастный. В нём есть ответы на все вопросы, но нет действия. И знание ничто не значит, когда приходит чувство. Приходит как буря, ломающая крылья. Чувство не ждёт ответов и отметает чужой опыт. Чувство — это ты и только ты. Это единственно сокровенное, сидящее в душе как её сердцевина и стержень. Без чувства сущность мертва. Но знание и чувство вечно спорят за существо…
Стратим сидела, не шевелясь. Даже волосы лежали на плечах спокойно, едва шелестя концами змееголовых прядей. Глаза, напоминавшие колодцы, из которых можно разглядеть звёзды, смотрели уныло. Словно не кружила голову победа, не преклонялись бывшие враги, не был рядом тот, кто ценился выше сокровищ.