И вновь, как бесчисленное количество раз за последнее время охватила такая безнадежная тоска, какая охватывает, когда стоишь перед бездонной пропастью и внутренний голос шепчет: «не бойся, иди, ты не разобьёшься». А ум резонно и едко замечает: «ещё как разобьёшься. Вернись-ка назад, иди той протоптанной близкими для тебя тропкой, что шла и не ищи добра от добра. Проблему с университетом ещё можно урегулировать, ещё не поздно, не дури, не делай глупостей!»
Но я отчего-то отлично знаю, что прав тот, первый советчик. И если я послушаю второго – попросту умру. Пусть проживу ещё хоть сто лет, но душа умрёт вот именно сейчас, в этот самый момент. И буду спустя годы брести по узкой улочке, подобно таким же мертвым прохожим, что внизу мерят ногами тротуар, не умея, а может не желая уже поднять глаз к небу…
«Если доверяешь небу – оно не предаст тебя» - шептал безумец во мне – «а у тебя есть крылья, пока ещё есть. Распахни их, лети!»
Сердце билось с такой силой, что казалось вот-вот вырвется из груди, билось в висках.
- Для чего я здесь? – прошептала, вцепившись в прутья так, что пальцы побелели, - что нужно от меня этому миру? Что мне нужно от мира этого?
- Батюшки! – раздался крик снизу, и в следующий момент заголосили сразу несколько женщин.
За криками следом донёсся отборный мат и глухие отчётливые звуки, будто пыльным мешком с песком бьют о тротуар. Кто-то заорал, запричитал.
Я огляделась. С высоты мне было отлично видно происходящее в самой гуще рыночных рядов. Тех, что не могли скрыть даже навесы и толпа собирающихся зевак.
На рынке подрались бомжи. Сцепились трое мужиков, причём двое из них слаженно и методично избивали третьего. Вокруг них останавливались, глазели, равнодушные с тусклыми осуждающими, но безмолвными взглядами случайные прохожие. Вздрагивающие, но глотающие готовый уже вырваться протест. Чуть больше тревоги проявляли продавцы ближайших лотков, но и то их волнение было связано исключительно с целостностью и неприкосновенностью собственных прилавков, которые вполне могли пострадать в уличном конфликте.
Лишь одна растрёпанная женщина неопределённого возраста истошно кричала в сторонке, стонала, билась в руках двух других, рвалась на помощь страдающему в неравной драке, видимо, своему мужу. Тетки злобно вцепились ей в одежду, волосы, держали крепко.
- Васенька, Васенька! – причитала бомжиха, - помогите же, кто-нибудь!
И тут же прямо под балконом услышала негромкий приглушённо шипящий женский оклик:
- Андрей, не вздумай!
Глянула вниз сквозь просвечивающийся пол. Подо мной прилично одетая женщина ухватила за руку рванувшегося было на помощь мужчину в костюме.
- Не вмешивайся! Не понимаешь что ли – бомжи территорию не поделили. Не лезь не в своё дело! Пусть сами разбираются…
Мужчина замер на миг и послушно обмяк.
А драка, в которую так и не вмешалась ни одна живая душа, быстро шла к развязке. Уже безразлично валяющегося на земле мужичка двое пинали ногами. Метили яростно, безжалостно, от души. Вместо лица у бедняги было почти неразличимое месиво, он согнулся, защищая живот и почти не двигался. Тут только очнулись кое-кто из торговок.
- Быстро, милицию позовите! – взвизгнула одна.