И когда я это понял, я странным образом успокоился. Дрожь в руках прошла, холодный пот перестал заливать глаза, а язык – противно липнуть к небу. Теперь я смотрел на кардинала, как равный на равного.
- Я жду ваших вопросов, отче.
От его высокопреосвященства не укрылась произошедшая во мне странная перемена – без сомнения, он был удивлен, но не подал виду.
- Итак, сын мой, скажите: почему вы несколько дней назад ушли из дома и покинули университет, в котором проучились почти два года?
- Все очень просто, отец мой. Я поступил на службу – монсеньор Монсегюр взял меня в оруженосцы.
Это имя моментально заставило кардинала нахмуриться.
- Монсеньор Монсегюр, - повторил он, голос его сделался низким и зловещим. – Сатана в человеческом облике взялся вас искушать, и вы покорились ему, даже не прибегнув к помощи святой церкви.
- Г-н магистр не имеет ничего общего с сатаной. Он христианин, его предки были крестоносцами и воевали в Иерусалиме. А сейчас он возглавляет орден тамплиеров – рыцарей, которые в свое время воевали с маврами и другими иноверцами.
- Орден сатаны, - презрительно фыркнул священник. – И у них еще хватает наглости носить кресты на плащах!.. А их так называемый магистр еще от рождения был предан дьяволу. Его мать согрешила с сатаной, он - дитя сатаны и его наместник на земле. Точнее – антихрист.
- Я вам не верю.
- Да у меня десять тысяч доносов и тысяча очевидцев его дьявольской силы и его сатанинских способностей. Он заговаривает огонь…
- Но ведь древние жрецы тоже заговаривали огонь.
- Он вызывает бурю…
- Но ведь и Зевс метал молнии.
- Он прогуливается по воде, словно по ковру…
- Но ведь и Христос ходил по воде.
- Замолчите!
На меня обрушился такой силы удар, что я едва устоял на ногах. Да, крепкая у вас рука, святой отец: видно, что не в первый раз вам доводится побуждать грешников к раскаянию.
- Не смейте упоминать имя господне всуе!.. Шелдон де Монсегюр, кроме всего прочего, соблазняет мужчин и женщин своей дьявольской красотой. Почему те, кто хотя бы раз его увидел, готовы отдать за него жизнь?
- Насколько я знаю, - упрямо сказал я, потирая ушибленную скулу, - ангелы господни прекрасны настолько, что от них невозможно отвести глаз!
- Ангелы господни не вводят смертных во грех сладострастия, не соблазняют тело и не отнимают их душу. По тому, как вы его защищаете, я вижу, что свою душу вы ему отдали. Ровно, как и тело.
- Что вы имеете в виду? – насторожился я.
- Только то, что он уже погубил вас! – глаза кардинала, мерцающие в темноте каким-то нездоровым, лихорадочным блеском, вплотную приблизились к моему лицу. – Скажите, Вольдемар Горуа, вы состояли в развратной связи с так называемым великим магистром ордена тамплиеров?
Вопрос, а точнее, сама его формулировка, задели меня за живое. Чего хочет от меня этот липовый святоша, сумасшедший иезуит? Чтобы я признался в том, чего не было? Ведь, если я скажу ему правду, он все равно мне не поверит. Да и какое право он имеет спрашивать о том, в чем я и самому себе никогда бы не признался?..
- Не скажу, - ответил я просто. – Это мое личное дело.
- Вы напрасно отпираетесь – на вас поступил донос, где подробно изложено, когда и как вы предавались греху. А взамен за преступное наслаждение, которое он вам подарил, вы отдали ему душу и скрепили договор кровью.
Я усмехнулся и, глядя прямо в лихорадочно поблескивающие глаза кардинала, совершенно спокойно сказал:
- Знаете, отче, если бы так легко можно было добиться его расположения, то в аду уже давным-давно было бы не протолкнуться. Но, к сожалению, он слишком высоко себя ценит, чтобы отдаваться первому встречному в обмен на какую-то там душу. Так что – оставьте надежду!
Новый удар, и я упал, ударившись головою о металлический табурет. Из рассеченного виска потекла кровь, но боли я практически не почувствовал, и, сплюнув кровь из разбитой губы, тихо сказал:
- По всей видимости, святая церковь предпочитает рукоприкладство молитве. Если так, то вполне понятно, откуда и почему берется столько еретиков.
Я и сам знал, что это слишком, я знал, что играю с огнем, но мне было все равно. Я знал, что скоро умру, и хотел умереть достойно.
В лице отца Афрания не осталось ни кровинки, а глаза превратились в бездонные черные провалы, в глубине которых клокотала ненависть.
- На дыбу его! – прохрипел он, наклоняясь надо мной и, по всей видимости, изо всех сил сдерживаясь, чтобы снова меня не ударить. - Посмотрим, как он будет шутить дальше!
Палачи в масках, словно застоявшиеся без дела в стойле кони, тут же бросились ко мне. Сопротивляться было бесполезно, и я даже пальцем не пошевелил, когда они скрутили меня и поволокли к дыбе.
В мгновение ока с меня сорвали одежду и, как лягушку, растянули между рычагов, скрутив цепями руки и ноги. Один из палачей, положив на рычаг руку, с явным нетерпением ожидал команды начать пытку.
Но кардинал не спешил. Он снова наклонился ко мне и приложил к моим губам распятие.
- Еще не поздно раскаяться, г-н Горуа. Сознайтесь в грехе, расскажите, как все было, подпишите признание, и вас отпустят. Впрочем, вам даже рассказывать ничего не нужно: ваш доброжелатель сделал это за вас. Вам нужно только подписать бумагу.
- Что именно я должен подписать?
- Признание в том, что, занимаясь с вами развратом, Александр Монсегюр принимал обличье то дракона, то черного волка-оборотня, то летучей мыши. Это доказывает его связь с сатаной и поможет убедить тех, кто еще сомневается в его дьявольской сущности.
И тут я рассмеялся – неожиданно для себя самого. Рассмеялся так, что в руки мои впились цепи, а на груди заныли растянутые между металлическими пластинами мышцы.
- Г-н кардинал, я, конечно, отдаю себе отчет в том, что вы мало разбираетесь в подобных вещах, однако смею вас заверить, что даже при самом своем огромном желании я бы не смог сделать того, о чем вы говорите. Вы хоть сами представляете, каким образом можно заниматься так называемым развратом с драконом?.. Ну, с волком – еще куда не шло!.. А вот дракон – дракон, это уже перебор.
Лицо кардинала вытянулось и позеленело – вытянулись даже уши, как у нетопыря или вурдалака.
«Вот сейчас он выпустит клыки и разорвет меня на части», - подумал я, бессильно стискивая руки в кулаки.
Однако отец Афраний не разорвал меня – он просто махнул рукой, делая знак стоящему рядом палачу.
- Начинайте пытку! – сказал он.
Я почувствовал, как заскрипели у меня над головой рычаги и изо всех сил впился ногтями в ладони, ожидая боли. Но вдруг…
Внезапно раздался оглушительный грохот, и огромная металлическая дверь, ведущая в подвал, раскололась надвое, словно щепка, едва не придавив своими обломками понятых.
Из груди стоящего надо мной кардинала вырвался слабый вскрик, более напоминающий хрип раненого животного.
На пороге, небрежно опираясь рукой на вырванные с корнем дверные рычаги, стоял граф Монсегюр.
Господи!.. Если бы у меня не были скованы руки, я бы точно перекрестился. Да упади мне сейчас на голову небо или начнись землетрясение, я бы, наверное, удивился бы куда меньше!
ОН пришел. И не просто пришел – ОН ЯВИЛСЯ ЗА МНОЙ.
Палачи и священники сбились в кучу, не сводя с него испуганно-восхищенных глаз.
«Сатана», - задушено прохрипел за моей спиной писарь.
- Добрый вечер, господа, - негромко сказал великий магистр. - Извините, что не явился к вам в облике дракона или волка-оборотня, но я не люблю превращаться в животных. Это пошло. Надеюсь, никто не возражает против такого моего облика?
Он медленно переступил порог, невыразимо, до умопомрачения прекрасный, словно магическим мечом, пронзая своей красотой бесстрастные сердца монахов и выгоревшие дотла души палачей.
Я глубоко вздохнул, жадно, всей кожей впитывая словно бы исходящее от него сияние. И не я один. Я почувствовал, как задрожал стоящий рядом отец Афраний, и как гулко забилось у него сердце.
- Александр Шелдон де Монсегюр, - медленно и тихо, словно наслаждаясь звуком каждой буквы имени великого магистра, прошептал он. – Будь ты тысячу раз проклят…проклят…проклят!