Выбрать главу
Лёжа на нижней полке в поезде «Астана», я вспоминаю Волги влажные письмена. На золотых, песчаных отмелях у воды — знаки событий тайных, будущего следы. Вижу я незнакомца с удочкою в руке, маленького японца с рюмочкою саке. Вижу я, как стрекозы воздуха ткут парчу, — и не таясь, сквозь слёзы «аксиос» — я шепчу.

* * *

Ангел смерти сжалился над нами: мы в конце зимы в последний раз будем трогать ледяное пламя, плавить серебро, дробить алмаз.
Будем плакать и молчать некстати, сложенные крылья развернём… Облаченье ивы на закате вспыхнет ослепительным огнём.
И, оторопев от этих вспышек, дрогнет сердце, и в последний раз смерть в короне, как Марина Мнишек, с удивленьем поглядит на нас.

* * *

Что-то говорит на суахили поседевший за ночь старый клён. Из-под золотой епитрахили слышится рыдание и стон:
всем — от муравья и до удода нужно уходить из этих мест… И приговорённая природа прячет слёзы и целует крест.

* * *

Торжественно держат каштаны созревшие за ночь плоды. Скитаются рыб караваны в великой пустыне воды.
Пора нам подумать о вьюгах, о праведных ризах зимы, о рыбах в железных кольчугах, плывущих в объятиях тьмы,
поскольку никто нам не скажет, где мойры и парки живут и что они шьют или вяжут и пряжу какую прядут.
Но как в колебаньях эфира увидеть мелькание спиц и ангелов этого мира — дрожащих от холода птиц?

* * *

Спит мой отец во гробе, спит на цветке роса, спит в арестантской робе тоненькая оса,
дуб на холме укутан сном с головы до пят… Ночью, а также утром непоправимо спят
граждане всех сословий — бабочки, светляки, птицы в одежде вдовьей, камни на дне реки.
Спят существа природы, но, не смыкая век, бьётся в сетях свободы маленький человек.
Галстук, очки, бумажник, пёстрые рукава — он это — или бражник «мёртвая голова»?
Нищий он? царедворец? евнух или паша? висельник? чудотворец? каменная душа?
Что, человек не спящий, хочешь сказать в тоске солнцу во тьме слепящей, окуню на песке?
Слово твоё, блуждая, плещется, как волна, прошлое пробуждая от векового сна.
полную версию книги