Её судьба сложилась трагически как для неё, так и для её сына Алексея. Для Петра I она во все годы его царствования оставалась, подобно сестре Софье, злым и неподвластным его воле демоном.
Родилась Прасковья Илларионовна Лопухин в селе Серебрено Мещовского уезда и в статусе царской невесты сменила прежнее имя на Евдокию, потому что царица Прасковья Салтыкова уже была супругой Ивана V, соправителя Петра I, а отчество было изменено на Федоровну в честь святыни дома Романовых – Феодоровской иконы.
Отцом Евдокии был Илларион Авраамович Лопухин, стряпчий при дворе царя Алексея Михайловича. При Фёдоре Алексеевиче её отец стал полковником и стрелецким головой, затем государевым стольником и окольничим, а в связи со свадьбой Евдокии и Петра I – боярином.
Юного царя Петра I в возрасте 17 лет, не спрашивая его согласия, «оженили» на 20-летней девице Евдокии Лопухиной. Этот брак явился результатом интриг рода Нарышкиных против Милославских, которые до этого смогли женить царя Ивана V на Прасковье Салтыковой.
Интерес Натальи Кирилловны в этом браке Петра состоял в том, что род Лопухиных, входивший в число союзников Нарышкиных, был захудалым, но многочисленным. Поэтому она надеялась, что Лопухины будут защищать интересы её сына с помощью стрелецких войск.
Мать Петра Наталья Кирилловна лично выбирала ему невесту и, убедившись в её в красоте и отсутствии физических изъянов, дала согласие на брак. Пётр согласился с её выбором – брак по российским понятиям делал его совершеннолетним, способным управлять государством и отстранить от власти упрямую царевну Софью и болезненного брата Ивана.
В 1697 году перед отъездом царя за границу, в связи с открытием заговора Соковнина, Цыклера и Пушкина, были сосланы отец царицы Евдокии и его два брата бояре Сергей и Василий воеводами подальше от Москвы. В 1697 году Пётр, находясь в Великом посольстве, из Лондона письменно поручил своему дяде Льву Нарышкину и боярину Тихону Стрешневу, а также духовнику царицы уговорить Евдокию постричься в монахини. Евдокия не согласилась, ссылаясь на малолетство сына и его нужду в ней.
Евдокию Лопухину перевезли в Преображенское, где её строго охраняли братья, поэтому будущую жену Пётр видел до свадьбы только один раз. На свадебном пире молодым не полагалось есть, поэтому они быстро уединились, и друг Петра Меншиков вручил государю хлеб и курицу, завернутые в скатерть.
На свадебное ложе залезть можно было лишь при помощи специальных скамеек, так как, по княжескому обычаю, постель состояла из 27 ржаных снопов, на них ковры с перинами, сверху шелковая простынь, меховое одеяло, в ногах шуба с ковром, а в изголовье – подушки и шапки. Утром молодожены мылись в бане и завтракали без гостей. Потом они принимали поздравления и приглашали собравшихся на свадебный пир, который длился в течение трех дней.
Супруги прожили вместе почти десять лет. За эти годы у царицы родилось три сына, из которых выжил только Алексей. Однако их семейная жизнь не сложилась. Они жили вместе, но словно в разные времена: Пётр чувствовал себя современным европейцем, а Евдокия, воспитанная согласно русским традициям, оставалась в русском XVII веке, требовавшем от женщины следовать обычаям терема и Домостроя…
Буйный нрав и эгоизм Петра наталкивались на упрямство не менее самолюбивой и строптивой царицы, не принимавшей образа жизни супруга. Пётр решил это проблему просто – он на несколько лет сблизился с Анной Монс.
После смерти свекрови Евдокия надеялась обрести реальную власть русской царицы. Однако Пётр полностью охладел к супруге и избегал встреч в ней. Несколько лет она прожила в Кремле с сыном, где её содержали как царицу, но с супругом она не виделась, а многочисленная родня Лопухиных оказалась в опале.
Весной 1698 года Пётр вернулся в Голландию и вместе с Великим посольством через всю Европу поехал в Вену. Однако вскоре это путешествие пришлось свернуть: в России начался мятеж стрелецких полков.
Возвратившись домой, Пётр не захотел даже увидится с Евдокией. Его ждала любовница – дочь немецкого виноторговца Анна Монс, с которой его познакомил Лефорт. Еще будучи в Лондоне, Пётр повелел, чтобы Евдокию склонили к добровольному пострижению в монахини, что дало бы ему возможность развестись с ней.