— Любой лжец рано или поздно забывает свои выдумки и попадается.
— Но мне казалось, что примархи помнят все.
— Хорошо подмечено.
— Кроме того, Лев — человек действия. — Тараша взяла посох и медленно, с суровым лицом подошла к Робауту. — Он великолепно приспосабливается, разрабатывает планы на лету. Да, он весьма неплохой стратег, но в первую очередь побеждает благодаря решимости. Стремлению одолеть всех, кто противостоит ему, невзирая на соотношение сил или потери.
— Тогда как я, имея шесть часов на постройку башни, первые четыре буду измерять кирпичи. — Жиллиман улыбнулся, однако его веселость быстро угасла. — Я потратил множество часов на постройку Империума Секундус, но Лев разрушит его за пять минут. Работа еще далека от завершения. Теоретического много, практического мало.
— Разве это так плохо? — спросила Ойтен, тяжело опираясь на посох. По облачкам пара было видно, как учащенно она дышит. — Пусть он будет военачальником, вы посвятите себя государственным делам. Если Лев зайдет слишком далеко, вы с новым императором остановите его. Эль’Джонсон уважает вас и равняется на лорда Сангвиния.
— Владыке Сангвинию не до этого. — Робаут в тот же миг пожалел о сказанном.
Хотя он всецело доверял своей камерарии-принципалу, упомянутые Ангелом видения были внутренней проблемой Триумвирата примархов.
— Да, у него много забот, — произнесла Тараша. — Вот вам еще одна причина сосредоточиться на своих делах и не лезть под руку другим. Лорд Сангвиний правит Империумом, но вы должны управлять государством. Решите со Львом этот вопрос так же, как решаете прочие.
— Если Эль’Джонсон задумал свергнуть меня и не уступает мне в интеллекте, как удержать его от применения силы?
Ойтен зашагала по дорожке к железной арке в живой изгороди, что окружала собеседников. Женщина почти скрылась из виду, когда ветер принес Жиллиману ее ответ:
— Очень просто, сынок. Начинай измерять кирпичи.
В залах и коридорах «Непобедимого разума» шла шумная подготовка к сражению. Грохот сабатонов, вой двигателей десантных кораблей и рев бронемашин всегда вдохновляли Фарита Редлосса. Если легионер и не был рожден для войны, она взрастила его, как родного сына.
Воспитание началось в отдаленной крепости среди калибанских лесов, которую ежедневно атаковали хищные звери. Отец, дяди, двое братьев Фарита погибли, когда ему еще не исполнилось шести лет. Он заряжал настенные орудия взрывными гарпунами с тех пор, как начал доставать до дула.
На девятом году жизни Фарита в чащу явились рыцари Льва, которые покончили с тварями, но не битвами. Юный, крепкий и послушный Редлосс оказался идеальным оруженосцем для повелителей Ордена.
Ему было тринадцать, когда прибыли корабли Империума и легион Темных Ангелов начал набирать рекрутов. По счастливой случайности, этот возраст лучше всего подходил для имплантации геносемени и органов, необходимых космодесантнику.
Да, не прирожденный, но сотворенный воин.
Фарит стоял на одной из платформ над главной распределительной галереей. Высотой в двадцать палуб, она тянулась вдоль почти всей боевой баржи. С верхнего яруса нижние уровни были почти неразличимыми, но не из-за расстояния: их окутывали клубы испаряющегося охладителя и выхлопных газов. Эта картина пробуждала в Редлоссе детские воспоминания об утренних туманах, затягивавших крепость. Тогда он встречал каждый день со смесью облегчения и тревоги.
Теперь тревога забылась. Фарит не искал смерти, но и не боялся ее. Опершись на поручень, он с восхищением рассматривал шеренги бойцов, которые маршировали из спален в пусковые отсеки.
Редлосс ощутил присутствие Льва еще до того, как услышал слабое гудение сервоприводов брони и странно тихие шаги примарха. Великан двигался с легкостью и грацией, что соответствовали его имени. Настоящий лесной охотник, во всех смыслах.
— Все идет согласно вашим приказам, мой повелитель, — сообщил Фарит, повернувшись и отсалютовав Эль’Джонсону. — Стений докладывает, что флот рассредоточился и занимает орбитальные позиции для высадки.
Лев промолчал и взглянул мимо Редлосса на космодесантников внизу. Затем он кивнул с безразличным лицом, словно отвечая кому-то невидимому.
— Простите, мой повелитель, могу ли я задать вопрос?
— Хорошо известно, что я не склонен прощать, — ответил примарх. Секунду он смотрел в глаза Фариту, после чего улыбнулся, но без теплоты. — Задавай.
— Это действительно необходимо? Зачем привязывать легион к Макраггу, когда в Империуме еще остались враги? Неужели один мир так важен?