- Стоять! - мрачно сказала я. - Силушка, поговори со мной. Пожалуйста.
Пойманный на месте при попытке к бегству, домовой вздохнул и потопал пешочком: по подоконнику на газовую плиту, сейчас отключённую, с неё - на рабочий стол, где покоился поднос с разнокалиберными чашками - в том числе и с его собственной. Пока он топал, я поднялась и быстро налила ему чаю, нагрузила чайное блюдце печеньем и сушками, накинула на другую, перевёрнутую вверх дном чашку шитый для заварного чайничка колпак, который Силушка обожал в качестве накидки для своего "сиденья". Так что домовому оставалось лишь снять шапчонку, присесть на перевёрнутую чашку и ухватить свою чашечку с чаем. Последний штрих - я опустила перед ним креманку с малиновым вареньем.
Выждав, пока он выпьет чаю и съест сушку, я тоже тяжело вздохнула и спросила:
- Силушка, вот скажи: почему мне снятся такие сны? Почему мне не приснится, что я бегаю по какому-нибудь лужочку с травками и цветочками? Или, там, например, в магазине покупаю изо всех сил всё, что душеньке моей пожелается? Почему три месяца подряд я смотрю сны о мытарствах бедолаг из магического мира? Почему один из них сваливается мне на голову, и мне приходится принимать в его несчастьях самое активное участие? А потом оказывается, что в подвале томится ещё один и только и ждёт, когда я приду и помогу? Силушка, попробуй хоть что-то объяснить! Ты ведь с той же стороны баррикады! Только не отделывайся очень удобной фразой: неисповедимы пути Господни!
- Хозяюшка... - начал домовой, но я невежливо перебила его:
- Если скажешь, что ничего сказать не можешь, буду сидеть и реветь!
Силушка закрыл рот и, встав с импровизированного креслица, принялся сам наливать вторую чашку. После чего снова сел, набил рот печеньем и принялся потихоньку отпивать чай. Несколько обалдев, я выждала немного и спросила:
- И что?
Домовой пробубнил что-то. Разобрать, что же именно, оказалось совершенно невозможно по причине забитого печеньем рта.
- Дошло, - сухо сказала я. - Доедай спокойно. Больше на эту тему задавать вопросов не буду.
Силушка чуть не подавился и, вскочив с чашки, замахал на меня руками.
- Ладно... Отвернусь и подожду, - вздохнула я. И, развернувшись на стуле, стала смотреть на дверной проём в прихожую.
- Ну, хозяюшка, - проворчал домовой, - так хорошо жили - прямо душа в душу, а тут - на тебе. Разве ж можно пугать так? Я ж с твоих слов спервоначалу так напужался, что аж... И вот что я тебе скажу, хозяюшка моя ласковая: не знаю я ответов на вопросы твои. И ясно мне только одно: не зря тебе дано было сны эти странные видеть. А уж почто не зря: для жизни ли твоей собственной, для других ли постараться - разобраться ты должна туточки сама. Можа, в тебе силы какие есть, да спят до поры до времени, и никак ты их сейчас не добудишься, то ли ещё что. Главное - сердца слушай. Оно плохого не подскажет.
- Моё сердце говорит, что головушку мою горячую остудить бы надо, - всё так же мрачно сказала я. - Пойду - свежим воздухом подышу перед сном. А то - чувствую - несмотря на вчерашнюю ночь, бессонница одолеет.
Силушка сунул бородёнку в свою опустевшую чашку, а потом понёс её в раковину - помыть. Против моей прогулки перед сном он не возражал. Но, вставая из-за стола, закрывая креманку крышечкой, я заметила, как домовой пару раз зыркнул на меня исподлобья, да и рот у него пару раз открылся, будто он не решался что-то сказать. Словно сомневался, нужно ли мне это знать.
- Лучше не молчи, - в пустое пространство кухни сказала я.
Силушка подёргал себя за бородёнку и выпалил - видимо, чтобы соблазна остановиться не было:
- Не о том ты, хозяюшка, думаешь! Не о снах бы тебе надо... Лучше глянь, как связалось всё: дочка Денисова (не по духу, так по крови), кроме оберега себе, тебе ведь лунный камень раздобыла. У деточек чутьё-то хорошее на такие дела. Денис-то о таком и не думал, только сейчас сообразил. А вот ведь связалось. Ты уж, хозяюшка, хорошо подумай: от Дениса ведь того это подарок тебе.
- Силушка, сколько можно вокруг да около? - не выдержала я. - Говори прямо!
- Лунный сей камешек не просто на любовь помогает, - вздохнул домовой. - Он в помощь идёт, когда человек теряется в любви и не понимает. Вот.
Некоторое время я смотрела на домового, обдумывая всё, что он сказал. Да, не совсем связно. Но, кажется, я начала понимать: судьба в лице Алёнки подкинула мне лунный камень, чтобы легче было разобраться в своих чувствах. Хорошо. Подумаю. Кажется, главное в этой ситуации не делать скоропалительных выводов. Например, если Денис ушёл рассерженный, то это не значит, что он не вернётся. А раз так...
- Силушка, присмотришь за детьми? - попросила я. - Я ненадолго.
- Конечно, хозяюшка! - Домовой даже удивился, что может быть иначе.
Тихонько закрыла входную дверь и, стараясь не оглядываться на соседнюю, поспешила к лестнице. Тоже тихо. Сбежала по ступеням и, недовольно морщась, прослушала незатейливую фразу домофона. На улице после жаркого дня и в самом деле хорошо оказалось. Неудивительно: всё-таки уже половина двенадцатого. Я запахнула на груди лёгкий палантин, прихваченный с собой, и медленно обошла дом. Ни о чём не думалось конкретно.
Смотрела в небо и вспоминала Исира. Взглядывала на чёрные кусты и деревья, притаившиеся на газонах, и думала о Денисе....
Так ничего и не придумав, но довольно ощутимо успокоившись, я присела на скамейку у своего подъезда. Голова ясная. И, если вернусь именно сейчас, может, и спать всё-таки не смогу. Уже поёживаясь от ночной прохлады, я упрямо сидела на скамье: намёрзнусь - спать буду лучше...
Бездумно глядя на газон напротив, я сразу не обратила внимания, что к приподъездной площадке кто-то подходит. Тень... Наверное, я задремала, время от времени просыпаясь, или впадала постепенно в глубокую дремоту, поэтому, когда пришла в себя в очередной раз, почувствовала: ёжиться от холода не приходится. Сижу, прислонившись к чьему-то очень горячему телу. Причём прислонилась не сама. Меня обняли одной рукой и прижали к себе. Тут, у горячего, и расслабилась.
Денис. Обнял так, чтобы я почти легла на его плечо. Сижу, как в кресле. Тепло, мягко, уютно. Чтобы удобней сесть, я завозилась, отчего он, до сих пор сидевший спокойно, чувствительно напрягся. Ой, не сбежал бы - горячий-то. А мне без него холодно будет. Сопнув носом пожалостливей, я сунула руку за его спину тоже обнять - за пояс. И тесней прижаться к нему, предупреждая все попытки сбежать от меня. Замер. Что это он-то замер? Теперь я сидела, полностью обнимая его и наслаждаясь его сильным теплом. Сонная мысль: он, наверное, тоже решил прогуляться перед сном - опробовать свои обереги. Вот и набрал силы из свежего воздуха. И как-то по-детски порадовалась: я теперь про него вот что знаю!
Немного недовольная мысль: только бы не ушёл. Без него холодно.
Что-то коснулось моей макушки. Проснулась мгновенно, когда поняла, что он поцеловал меня. Его губы съехали с макушки на висок - и я вздохнула от восторга: горячие - на моей холодной, даже слегка замёрзшей коже! Никогда не думала, что поцелуи - всего лишь лёгкими прикосновениями к лицу - могут быть такими... обогревающими! Я выпростала из-под палантина руку и вложила пальцы в его ладонь. Ой, ка-ак... Сухая, горячая ладонь огладила мою руку до плеча.
- Совсем замёрзла?..
Я машинально подняла лицо к нему - всего лишь взглянуть на него, спросившего... Он приподнял мне подбородок и осторожно коснулся моих губ. Теперь уже он словно боялся спугнуть меня. Ведь мы не в воде, из которой я не могла сбежать. Здесь я свободна в своих желаниях-нежеланиях. Но если он боялся, что буду вырываться, то успокоился сразу. Едва он обвёл губами мой рот, грея его, я прижалась к нему так, что теперь словно полулежала на нём. Буду молчать. Буду. Но - мой, как бы он ни считал меня своей добычей! Поэтому и второй рукой обняла - через живот. Поэтому и переплелись мои пальцы, чтобы не ушёл... Тёплый... А губы у него...