Джош вернулся через четыре дня. Только не полностью.
Однажды утром он пришел в больницу, как ни в чем не бывало, и мы… мы даже не решились подойти. Потом Перри признался, почему. Неизвестно, что произошло, но Джош слишком напомнил ему меня после разговора с Рэйни.
А меня он просто пугал — до дрожи. У него будто язык отрезали. Без обычных дредок, в обтягивающем черном батнике до подбородка, с тусклым потусторонним взглядом, он выполнял свою привычную работу, сосредоточенно, не ошибаясь, ничего не роняя на пол и не путая карточки, как обычно. Будто на автопилоте, отпустив сознание куда-то далеко, где ни ему, — да никому из нас не место. Сколько раз я едва удерживалась, чтобы не встряхнуть его хорошенько, надавать пощечин, просто убедиться, что он здесь, он сам, а не его безжизненная осушенная до дна оболочка. Но всякий раз его замораживающий взгляд предупреждал меня держаться подальше. Пощечин для него достаточно. Что бы с ним ни произошло, он предпочитал проходить через это сам, и возможно, Перри был прав. Он в состоянии отвечать за себя, даже если пришел к этому напрямик через свой личный ад.
Вечером я обошла кабинеты, пока обнаружила его сидящим в темноте на окне ординаторской.
Мои шаги прошуршали в тишине, призрачно, будто я не касалась ногами пола, но Джош все равно меня услышал. Он не обернулся — только сильнее обхватил себя руками, будто замерзая.
— Эй, брат, как жизнь? — спросила я еле слышно. — Что нового?
— Я, — ответил он, и это оказалось больно, хотя не так уж и неожиданно.
Было так непривычно видеть его в черном. Джош никогда не носил вещей вроде этой, но… в принципе, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто ее ему дал.
— Клевая шмотка. Не жарко?
— А? — переспросил он потусторонним голосом, будто разговаривал во сне. — Да я согреться не могу.
Я хотела, чтобы он вернулся к нам. Я дотронулась до его руки, и он непроизвольно вздрогнул. От боли. Я была уверена и поэтому осторожно закатила его рукав до локтя, и на удивление он не возражал.
Сгиб локтя был лилово-черным, один сплошной кровоподтек, как у наркомана. Я только покачала головой.
— Блин.
— Ты еще шею не видела, — сказал Джош безучастно.
Я посмотрела, аккуратно оттянув высокий воротник — действительно, куда хуже. Все оттенки морского заката — и это учитывая прошедшее время.
— Он тебя не жалел…
— На самом деле жалел.
Присмотревшись, я заметила, что действительно — укус всего один, остальное — порезы. Они чище, ровнее и заживают гораздо лучше… если кого-то это колышет. Выходит, Зака колыхало, надо же какой сюрприз.
Он отвернулся и снова обхватил себя руками.
— Давай поговорим? Хочешь?
— Лучше не надо, — ответил он, все так же не оборачиваясь. — Начну жаловаться — сразу раскисну. Я все-таки мужчина, Кира, а мужчине это не к лицу. Тем более перед девушкой.
— Во-первых, это предрассудки, — возразила я почти шепотом. — Во-вторых, я не девушка, а твой лучший друг. А в-третьих, не обязательно жаловаться, просто поговорим.
— Так иначе же не получится.
— Ладно. Если ты не готов, то, конечно, не стоит.
— А сколько должно пройти времени? — его голос прозвучал резко, хотя и по-прежнему тихо. — Ты — готова поговорить о Рэйни?
На это я не нашлась. У меня было десять лет, я — готова?..
— Это другое, — прошептала я.
— Это то же самое. И если ты до сих пор не готова, я не уверен, что выдержу десять лет. Как ты. — Джош оглянулся, и я увидела огромные глаза, залитые тьмой и горем. — Еще утром я думал, что сопли закончились, а теперь чувствую, что ни фига. Так что оставь мне хоть немного достоинства.
И где я совсем недавно слышала эту фразу?..
Тогда я просто обняла его, прижала к себе, как после долгой разлуки, и он не мог сопротивляться. Я целовала его высокие скулы, глаза, лоб и лила слезы за нас обоих, и не могла остановиться. Да, нас бросили. Да, это было правильно и нужно. Только почему ж так плохо-то, а?
— Они плачут, Кира, — сказал он неожиданно, будто читал мои мысли. — Ангелы Имоджен. Теперь я слышу, как это…
— Нет, нет, нет. Не смей так говорить. Они не плачут, Джош, это всего лишь мы, а они, может быть, молчат пока, но скоро будут петь. Тебе и мне. И Перри. Всем нам. Совсем скоро, Джош, потерпи немножко. Потерпишь, милый?
Я чувствовала, как его тело постепенно расслабилось, и шутя разлохматила то, что осталось от волос. Дюйма полтора в лучшем случае.
— Обещаешь? — всхлипнул он, зарывшись лицом в мое плечо.
— Спорим на две упаковки пива?
— На три.
— О`кей. На три.
Эве Уоррен повезло, на нас было столько крови Беати, что можно было излечить сотню потенциальных сфинксов. Мы ничего не рассказали Лиз, а она не любопытна. Главное, что ее дочери не грозит превратиться в монстра. Думаю, Адам тоже оставил свою навязчивую идею. Хотя там увидим, ведь часто совсем не требуется постороннее вмешательство, чтобы стать чудовищем.
У Фландерсов родилась тройня — два мальчика и девочка. Даррен на седьмом небе от счастья. Джанин клянется, что это последний раз, но я отчего-то ей не верю. Кажется, они исчерпали фантазию и назвали их нашими именами, что нам уж-жасно польстило.
Чуть не забыла, новость года! К Имоджен внезапно вернулся разум. Однажды, когда я спешила на работу и уже нащупывала для нее доллар, она вдруг подошла и незнакомым, немного растерянным голосом сказала, старательно выговаривая слова:
— Извините, миз Кастл… Я понимаю, что это звучит глупо, но я… не помню, где мой дом. Отвезите меня, пожалуйста, домой.
Миз Кастл? Когда это она меня так называла? Я посмотрела в ее глаза, и это были обычные глаза четырнадцатилетнего подростка. Колдовская всезнающая глубина исчезла из них так же внезапно, как когда-то появилась. Не осталось ни одного шанса узнать, что произошло и почему все закончилось. Кто подменил ее сущность десять лет назад и подбросил ее обратно, как эльфы подбрасывают своих детей людям. Кто снарядил ее на миссию, и в чем был ее смысл. Никто не расскажет нам больше о нас, наших душах и голосах наших ангелов.
— Как же мы будем обходиться без Имоджен? — первое, что сказал Перри, когда я сообщила ему новость века.
Это правда, мы скучали по ней как по верному талисману. Но оно того стоило — Аттила Утор не заслуживал потерять всех своих детей. Кто бы ни вернул ему дочь, он знал, что делает.
Анн-Мари звонит чуть ли не каждую неделю и докладывает об успехах Имоджен. Я ее слышать рада.
Рэйни мне даже не снится — он тоже знает, что делает. Думаю, из него получится лучший из всех NN за все время существования проклятого Клуба. Но я-то никогда не забуду его имени.
Рэйни. Рэйни Дэй…
У меня осталось много любви. Она вернулась, как письмо с пометкой: адресат сменил место жительства и не оставил координат. Но я уже не ломаю голову, куда ее девать столько. И когда мы с Перри после трудов праведных отправляем Джоша погулять, а сами сидим в нашей кафешке… и пьем кофе, будто на работе не напились… и говорим, говорим… и когда он целует меня, подвозя домой, а я отказываюсь прощаться… у меня не остается никаких сомнений. Ее ведь можно просто подарить.
Тому, кто так давно ждал этого подарка и так давно берег такой же для меня.
ДЖОШ
Если на землю ночь пришла,
Стоит ли ждать рассвет?
Как-то все не так.
«То, что недавно казалось далеким и нереальным, вдруг подбирается почти вплотную, и только поражаешься, как жил без этого и не сошел с ума. В черном зеркале ты разбит на фрагменты, живущие своей особой жизнью, у них острые края и кровавый привкус. В этом зеркале отражается вечная ночь, дикая, допускающая невыносимые дни только как время для сна. У нее совиные крылья, мягкие, как бархат, а глаза разного цвета.