Попасть на фронт Фая тоже отчаянно хотела, но по возрасту ей было рано. Зато она годилась на трудовой фронт. Бабаево попало в прифронтовую полосу, и Фаю, которой было всего четырнадцать лет, вместе с другими подростками забрали на работу — помогать фронту. Фая любила учиться, но с этим пришлось подождать. Подростков отправили на рубку и перевозку дров, которыми отапливали маленькие паровозы, обслуживавшие фронт. Кочегарили на паровозах тоже подростки. Спали они на полу, кормили так плохо, что истощенные мальчишки и девчонки быстро выбивались из сил. Выдавали иногда черное мыло, которым они мыли только волосы: на тело мыла жалели, мылись овсяной мукой. У Фаи были валенки, но все залатанные, дырявые. Бомбили страшно, и под бомбежкой лошади кидались бежать сломя голову. Запомнилась ей одна бомбежка, когда, лежа на земле в березках, она все говорила про себя: «Господи пронеси!» Молитв не знала, а то бы помолилась. Наводили ужас волки, которых в тот год было очень много. Лошади, почуяв волка, несли как сумасшедшие, и сердце у подростка леденело от ужаса. Фая ненавидела волков больше, чем немцев. Немцы, когда она их увидела вблизи, вызывали скорее жалость: в Бабаеве было видимо-невидимо пленных в тот первый год войны — совершенно не готовых к русской зиме, «в тонких шинелях и шапочках», истощенных, больных. Дети носили им клюкву — немцам она нужна была от цинги, и они давали за клюкву табак. Как принесут дети клюквы, немцы вставали в очередь, спокойно, без давки. Многие из них остались здесь же, на большом немецком кладбище рядом с Бабаевом[72].
В день отъезда в армию в военкомате вместе с Лидой ожидали отправки девушки из окрестных деревень, Бабаева и даже из Борисова, до которого было 50 километров. Объявили, что отправляют в Вологду, где они пройдут обучение на санитарок. Попав на Волховский фронт, где в тот момент было затишье, Лида быстро освоилась с обстановкой и со своей новой ролью. Раненых было немного, оставалось время на самодеятельность и танцы. Молодой гармонист хорошо играл — главную песню «Катюша» и, конечно, недавно появившиеся «Землянку» и «Синий платочек». Лида стеснялась: городские девчонки умели танцевать любые танцы, а она — только «русскую», чувствовала себя деревенщиной.
Пользуясь затишьем, с солдатами вели много политической работы и открыли разные курсы, обучая новым военным специальностям. Популярнее всего были пулеметчики и снайперы, Лиде тоже захотелось освоить какую-нибудь специальность. Она попросилась на курсы снайперов, и ее взяли. Учили недолго, но на совесть. Начали со строевой подготовки. Лиде запомнилось, как требовали в строю запевать, но все были усталые и петь никто не хотел. В наказание гоняли бегом, и тогда уж кто-то заводил песню. Бегом вообще погоняли изрядно, даже через скакалку прыгали. Но главным, конечно, была стрельба: было тепло, май, а они, еще в шинелях, стреляли и лежа, и стоя. Метрах в ста или в двухстах ставили мишень, часто давали движущиеся, по которым стрелять было еще сложнее — тут надо высчитывать угол и скорость. У Лиды сначала дела со стрельбой шли не очень, но за нее взялся, узнав, что они земляки, молодой командир (очень симпатичный, думала Лида, только неизвестно было, женатый или нет). «Землячка, я тебя научу, чтоб муху в глаз била», — заверил он и действительно начал с ней заниматься, выведя Лиду в число лучших стрелков[73].
Вместе с Лидой училась на курсах Аня Шеинова, тоже санитарка, и вместе они начали ходить на «охоту», каждый день высматривая, но боясь выстрелить. Наконец Лида открыла счет.
Этот немец ей дался тяжело. Лида, как учили на курсах, целилась в голову: расстояние было небольшое — это с большого расстояния, чтобы не промахнуться, лучше бить в грудь. Немец был молодой. «Вижу — бухнулся», — вспоминала через много десятков лет Лидия Наумовна Ларионова. В ужасе девушка выскочила из траншеи и бросилась бежать к себе в санроту. «Я человека убила!!!» — кричала она, прибежав туда. Сержант, отправивший их с Аней на позицию, рассмеялся и надвинул ей на глаза пилотку. «Ты врага убила», — говорили санитарки, поздравляя ее, но Лида ревела, никак не могла успокоиться.
Домой Лида писала, что одета тепло — в новый полушубок, валенки и ватные штаны, что кормят их хорошо. Фае, оборванной и голодной, казалось, что сестра вытащила счастливый билет. Пока не было боев, Лиде и ее подругам удалось даже сделать в каком-то городке химическую завивку. Потом — наступление, и, когда соединились Ленинградский и Волховский фронты, «тут уже стало не до завивки». В наступлении Лида снова стала санитаркой. Ей и Ане Шеиновой довелось воевать в Мясном Бору — деревне со зловещим названием, где летом 1942 года погибла 2-я ударная армия. А Лида была с теми, кто освобождал Мясной Бор в 1943-м. Ей запомнились совсем молодые ребята — 1926 года рождения, их начали призывать в 1943-м. Когда освобождали Мясной Бор, эту молодежь только-только прислали и они «все там и остались», погибли.