— Он звонил. Вчера.
Карел кивает. Мария изображает равнодушие, но он-то может представить, какую радость доставил ей Филип своим звонком. Про себя он отдает сыну должное.
На столе, там, где долгие годы сидел Филип, лежит объемистая красная папка-скоросшиватель с домашними заданиями и целая стопка тетрадей; на вершине пирамиды — старая магнитофонная кассета. Карел Гинек Маха “Май”[9], читает Карел на поцарапанном футляре.
— Это я к тому, чтобы ты пришел вовремя.
— Приду.
— В пять.
Карел кивает. Мария вздыхает.
— Когда они познакомились, она думала, что Карел относится к тому типу мужчин, у которых слова на вес золота, — объясняю я Илмут. — Тогда это нравилось ей. Болтливых мужчин она считала женоподобными. Несколько таких субъектов она знала по школе. По педагогическому факультету. Карел говорил мало, но уж если скажет — как отрежет. Тогда его неразговорчивость не была для нее проблемой: если Карел молчал, говорила она, и потому ей казалось, что он умеет слушать женщин.
— Он не только не знает ни одного иностранного языка, — спустя годы аттестовала она мужа, — он и чешского-то не знает!
Ей кажется, что для некоторых понятий и чувств Карел просто не может найти слов. Лицо у него самое заурядное, фигура тоже не бог весть что, зато глаза удивительно красивые. Впрочем, для Карела это типично: в целом он почти образцовый середнячок. Но отдельными качествами, как в плохом, так и в хорошем смысле, он далеко выходит за рамки этой усредненности. Честолюбие у него, к примеру, на самом низком уровне, а вот сексуальные аппетиты, напротив, не в меру развиты. Карел почти немой, ленивый и всегда сексуально озабоченный, но в целом вполне достойный человек.
— Список на холодильнике, — сообщает она ему. — Главное, не забудь про телятину.
4. Нит-Гайяг
Зденек после развода снова живет у матери, в маленькой квартирке первого этажа на Мечиславовой улице. Откуда-то из темной вентиляционной шахты доносится воркование голубя; рама приоткрытого окна совсем трухлявая. Старая эмалированная ванна до того мала, что в ней можно только сидеть, да еще с согнутыми коленями. Дно ванны облезло, вокруг воронки просвечивает ржавый металл. Нищета обреченного на смерть обычно повышает мою работоспособность. Я спросил Гахамела, не кажется ли ему это левацким уклоном, но он ответил, что это естественно. Зденек сидит, согнувшись, на стульчаке, пижамные штаны спущены до колен, и с изумлением рассматривает пальцы ног. Эта завороженность мне знакома. Я знаю, что она означает. Во мне растет сочувствие и любовь, Из кухни, как и всегда по утрам, слышится материнская молитва.
— Боже праведный, помоги мне понять моего сына. Молю Тебя, окружи мое дитя любовью, наставь его уму-разуму.
Зденек с этим уже смирился. Материнское бормотание — один из неизбежных утренних звуков: все равно что свист чайника, шум мусорщиков или буханье дверей в доме. Сейчас он, оторвав взгляд от ног, исследует свои руки: напрягает бицепсы и мышцы на предплечье, затем оглядывает ладони. Линию жизни. Ему уже не придется стричь ногти, осеняет его. Даже удивительно, как одно-единственное принципиальное решение может изменить абсолютно все. Даже мельчайшие детали. Все вдруг выглядит совершенно иначе.
— Прошу тебя, поведи его к разумным поступкам, основанным на любви, а вовсе не на страхе или гневе.
Гнев добавила она сама, его нет в той ужасной книге. Зденек смотрел. Собственные руки поселяют в нем растерянность. Вопрос не стоит, да или нет вообще, а когда именно.
— Прошу Тебя и архангела Михаила, очистите моего сына от пут и запретов, которые мешают ему быть счастливым. Спасибо.
Зденек спускает воду.
Мать Зденека Ярмила — кухарка; стряпает в столовой начальной школы. Это пятидесятитрехлетняя блондинка с красивым лицом, замедленным обменом веществ и рядом хронических гинекологических заболеваний. Она выглядит моложе своих лет, ужасно чувствительна к любым химикатам, и у нее подчас звенит в ухе. На основании этих симптомов она считает себя земным ангелом. А уверилась она в том, когда прочитала книгу американского психотерапевта, доктора философии, Дорин Вирту[10], которая, как указано на суперобложке, сотрудничает с царствами ангелов, архангелов и фей.
— Познакомившись с книгами Дорин Вирту, она сразу почувствовала, что имя Ярмила не подходит ей, и выбрала для себя имя Келли, — рассказываю я чуть позже Гахамелу. — С того времени она чувствует себя гораздо свободнее. Живет новой жизнью. Сверх меры уже не объедается, ибо поняла, что если раньше защитой от враждебного окружения слепо служили ей слои жира, то нынче ее охраняют исключительно краски.
9
Чешский поэт (1810—1836). Поэма “Май” (1836) — вершина его творчества. Цитаты из поэмы даются в переводе Д. Самойлова.