Карел смущенно смеется. Пожалуй, он уже привыкает к ее острым шуточкам.
— Ну, хорошо. Одну — можно.
— Слава Богу.
На зеленый свет они пересекают Чернокостелецкую улицу и заходят в маленький бар на первом этаже одной из новостроек. Эстер заказывает Jim Beam и минеральную воду. Карел — фернет.
— За что люди пьют здесь? В баре напротив крематория? — спрашивает Эстер официантку.
— За здоровье, — улыбается девушка.
— Я так и предполагала.
На долгое время воцаряется тишина.
— Вы хороший, — наконец говорит Эстер.
Карел молчит.
— Правда, вы хороший.
— Я удивляюсь вам, как вы справляетесь со всем этим, — замечает Карел. — Как вам удается быть веселой...
— Веселая вдова, это какой-то коктейль, что ли? — снова спрашивает Эстер официантку.
Девушка недоуменно пожимает плечами. Эстер поворачивается к Карелу.
— Мне кажется, это коктейль — а может, я спутала с плавленым сыром.
Карел растерян, шутка до него не доходит.
— Вы давно женаты?
— Двадцать семь лет.
— Скажите мне откровенно: это больше дало вам или отняло у вас?
Кто еще может задавать такие вопросы, если не вдовы? — думает Эстер.
— Не знаю.
— Не знаете? Человек должен это знать.
Карел в нерешительности.
— Иной раз мне кажется, — наконец отвечает он, — что мы обокрали друг друга. Что от нас обоих осталась только половина.
— Ну что ж, отлично! — восклицает Эстер. — Ровно так я себя и чувствую! Половинкой!
Нужная канцелярия слева от входа. Эстер инстинктивно отводит взгляд от вечного огня и провожающих у траурного зала. Несколько ступеней вверх и налево. Все оказалось неожиданно просто. К счастью, в канцелярии нет посторонних. Она молча протягивает служащей бумагу. Надо ли что-то добавлять к этому? Пожалуй, служащая понимает всю тяжесть данной минуты: она тактична, говорит тихо, ее движения достойно замедленные. Эстер корит себя, что подчас несправедлива к людям. Почему подсознательно она ожидала встретить веселую дуреху, которая ко всему еще красит ногти? Карел смущенно стоит в стороне, кроме приветствия — ни единого слова. Служащая уходит куда-то и неожиданно быстро приносит урну: это белая шестигранная коробка с красно-желтым логотипом Пражской похоронной службы. Кроме коробки, Эстер получает и черную пластиковую сумку.
— До свиданья, — произносит она.
До свидания? — ударяет в голову мысль. Они выходят, молодой человек, спешащий в туалет, уступает Эстер дорогу.
— Он знает, что у меня в сумке, — говорит Эстер Карелу, вглядываясь в проходящих мимо. — Все знают. Все равно, что утренняя моча.
— Может, мне это взять? — спрашивает Карел.
Эстер отрицательно качает головой. Это, мысленно повторяет она. Это.
Перейдя улицу, они снова на стоянке. Карел отпирает “фелицию” и раскрывает чемодан. Эстер нерешительно кладет сумку внутрь.
— Ему бы не понравилось, что вы сидите впереди, а он едет в чемодане...
Она старается острить, но ощущает уже знакомое удушье. Оно становится невыносимым. Эстер знает, что за ним последует, но сопротивляться этому бесполезно.
— Ничего, если я...
Договорить она уже не в силах. Она порывисто прижимается к Карелу, чтобы он не видел судороги, исказившей ее лицо.
На спине она чувствует его несмелую руку.
22. Иофанел
Как и всякий шеф, Гахамел настороженно оглядывает по дороге витрины, но, к счастью, и он понимает, что к автосалону “Ауди” нельзя подъехать на “фаворите”.
— К храму капитализма я не могу подъехать в передвижном памятнике социализма, — предупредил я его.
В глазах, видевших все на свете, вспыхнули искорки.
— Пусть силы добра и ограничены, но на последнюю модель “мерседеса” у нас еще найдется, — сказал он гордо.
Серебряный “мерседес” R-класса я паркую так, чтобы Филип видел, как я выхожу из него. Я бы никогда не поверил, что кожаные полуботинки могут быть на такой удобной подошве. Надо признать, что этот новоявленный материализм весьма освежает наши представления. Нас вечно пугают павшими ангелами — но в мягких мокасинах и новом костюме от Хуго Босса этот образ, думаю, теряет свою устрашающую силу... Ха-ха! Филип даже встает из-за стола и идет ко мне навстречу. Не хочу кощунствовать, но и платежеспособность содержит в себе немалую долю божественной привлекательности.
— Добрый день, — говорит он и кивает на “мерседес”. — Что может наш Ауди-салон сделать для того, чтобы вы изменили своей привязанности?
Я не знаток психологии клиента, но мне кажется, что он подходит к делу правильно.
— Подвезти меня, — отвечаю ему, умышленно используя нечеткий выговор.
Он смеется, хотя и знает, что этот каламбур я скачал с одного билборда (некогда придумывать что-то более привлекательное). Филип разводит руками — мол, все блестящие модели у него за спиной.
— Выбирайте.
Не могу не признать, что небрежность в одежде ему к лицу.
— Q7. Разумеется.
— Лучше не выберешь. Жалеть не будете.
— Это не для меня. Для отца.
Он одобрительно кивает.
— Снимаю перед вами шляпу!
— Да, примерный сын, — соглашаюсь я, пожимая плечами.
— Уход на пенсию? Круглая дата?
— Нет, — качаю я головой. — Прилив сентиментальности.
— У вас здорово получается, — хвалит меня Филип во время нашей пробной поездки. — Вы автогонщик?
Я польщен, ибо, говоря по правде, отношусь скорее к категории горе-водителей.
— Я много путешествую по миру.
— А чем вы занимаетесь, позвольте спросить?
Я поворачиваюсь к нему:
— Доставляю разные... ценности.
Я доволен своим ответом: в определенном смысле я не лгу, а легкий налет таинственности помешает ему задавать дальнейшие вопросы.
— Понятно.
— Уже год, как отец на пенсии, — предоставляю я ему свободное поле для нашей беседы. — Хочется немножко скрасить ему жизнь. Мы всегда жили с ним душа в душу — с мамой было иначе.
Как выражаются в ресторане “У Бансетов”, вешать лапшу ему на уши больше нельзя. Опасно слишком нагнетать обстановку. Сделав безучастный вид, я выжидаю, чем обернется наш разговор, — пусть идет, как идет. Филип проводит пальцем по светлой коже подлокотника.
— А я всегда был ближе к матери, — говорит он. — Отец для меня — покойник.
Жестокость этого приговора на время ошеломляет меня. У него звонит мобильник, и я слышу Лидин взволнованный голос: Зденек на дереве и шарит биноклем по всему дому! В почтовый ящик сунул нам какой-то сверток!
Судьбы переплетаются. Впервые я осознаю, что Зденек — хотя это и не в его планах — убьет отца своего соперника. Ха-ха! Типичная проблема маленьких стран: все знают друг друга. В Китае такого бы не случилось.
— Я еду домой, — сообщает Филип Лиде. — Запритесь на ключ. Буду у вас минут через сорок.
Филип просит меня свернуть на первом же повороте. Он звонит матери и извиняется, что сегодня не сможет прийти. Обещает обязательно заехать завтра.
— Проблемы? — спрашиваю я спокойно.
Он утвердительно кивает.
— С бывшим мужем моей приятельницы. Он самый настоящий псих.
Филип так взволнован, что теряет профессиональную дистанцию с клиентом. До нашего возвращения в автосалон он успевает рассказать мне свою историю: еще до того, как прошлым летом влюбился в Лиду, женщину тридцати одного года, встречался с девятнадцатилетней девушкой. Ее молодость вдруг стала для него физически невыносимой. Он обнаружил, что терпеть не может ее одежду, ее мобильник, ее золотую зажигалку... Ее бюстгальтеры на поролоне.
— Я тоже не выношу бюстгальтеры на поролоне, — импровизирую я. — Это не иначе, как обманчивая реклама. Преступное сочетание поролона и убогости.