Болезнь её не изменила, не добавила новых мыслей или воли начать всё сначала. "Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым", – твердила Мария Игоревна про себя, слушая прямую трансляцию концерта Чайковского на телеканале "Культура".
Один раз её навестила подруга Геля, принесла мешок сырых семечек, которые они тут же пожарили, сидели на кухне в сумерках и чаду, грызли их и почти не разговаривали: так как не о чем.
Прощаясь, Геля сказала, что Левушка приступил к репетициям
"Вишнёвого сада", и поскольку Мария Игоревна долго не появляется в театре, на роль Шарлотты взяли дублёра: ну, не простаивать же творческому процессу!
Мария Игоревна даже не поинтересовалась, кого взяли ей "в помощь": работа в театре перестала приносить ей хоть какое-то удовлетворение.
Кроме того, она так ослабла, что не могла много думать об отвлечённых и посторонних вещах. В голове было пусто и светло, как на сцене, перед самым началом спектакля, когда все службы готовы к пуску зрителей в зал, но выдерживается пауза, чтобы последние мгновения тишины привели в порядок ауру будущего спектакля.
Семечек хватило на несколько дней. Выздоравливала Мария Игоревна возле телевизора: страна готовилась к чемпионату мира по футболу. По всем каналам постоянно шли интервью со спортсменами и тренерами, делались ставки. Даже президент Путин отвлёкся от дел государственной важности и выступил с наказом: "Победить!" Бог ты мой, как же он походил на таинственного автора писем!
Хотя Мария Игоревна не считала себя специалистом в спортивной статистике, не была завзятой болельщицей, она точно знала: ничего у нашей сборной не выйдет. Даже в одну восьмую.
В этой стране если что-то может пойти наперекосяк, по самому неприятному сценарию, то так оно обязательно и выйдет – хуже, чем ожидалось.
Мария Игоревна сплевывала шелуху в целлофановый пакет и чувствовала, что худеет, что силы покидают её, что незачем жить дальше. И если бы не воспоминания о прекрасном озарении, снизошедшем на неё в Аркаиме, она давно бы уже "кончилась", сдулась, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
Она ещё не знала смысла, произошедшего в ней там, в степи, не понимала, что же на самом деле произошло, но в ней росло и крепло чувство: это не зря, и скоро должно произойти важное событие, которое повернёт её существование в несколько ином направлении.
Впрочем, сколько уже было в её судьбе таких несбывшихся предчувствий, обманывавших её на короткое время, стиравшихся памятью за ненадобностью. Но каждый раз Мария Игоревна, словно неопытная девочка, ловилась на подобные сладостные фантомы и химеры, ибо это помогало концентрироваться и переживать тяжёлые времена.
Впрочем, какие из её многочисленных времён можно называть "лёгкими", мы не знаем. Обычная такая фигура речи, в которой нет ни смысла, ни реального опыта…
Долго ли, коротко ли, но голова перестала болеть и кружиться, а затем в нормальное состояние пришли всё остальные части измученного недугом тела.
Разумеется, Мария Игоревна могла болтаться в постели "больше, чем много", и нежить себя отсутствием обязательной программы, расслабляться сколько душе угодно, но. Разве кто-нибудь сделает за неё, одинокую женщину в возрасте, работу, свалившуюся, можно сказать, с неба?!
Она вышла вынести мусор, приятно удивилась проклюнувшему сквозь заношенные, мокрые портянки облаков солнцу, даже задержалась возле подъезда со старушками, которые рассказали, что у соседки
Макаровой – новая работа: сериалы озвучивать, а арфистка Полежаева вышла замуж за лысого художника и теперь они уехали в свадебное путешествие в Вену.
Стояла, подставив макушку тёплым лучам, морщилась от удовольствия, чувствуя прилив сил, медленно собирающихся на самом дне её внутреннего колодца. Потом открыла форточки настежь, принялась отмывать заросшие за зиму пылью окна, разгорячилась, разогрелась, будто бы не болела, будто бы нет никакого возраста, а климакс придумали враги спокойной и уверенной жизни.
Мария Игоревна поймала себя на том, что не замечает некоторые мысли, с некоторых пор ставшие совсем стёртыми, бесцветными. Например, про театр, где её более ничто (никто) не ждёт, или про несчастного
Игоря, продолжающего долбиться в закрытую дверь не по адресу.
Ещё совсем молодой актрисой Мария Игоревна играла в одном спектакле про мужественных и красивых людей. Там друг ради спасения друга жизнь свою, не задумываясь, отдавал. Казалось, что ситуация тупиковая, выхода не существует, силы закончились, но красивые и мужественные люди находили и выход, и силы. На премьере актёры плакали от распиравшего их пафоса и гордости за своих персонажей.
Вот она и вспомнила теперь эти слёзы, встрепенулась, мол, давно за газетами не ходила, как там на нашей почте дела, ну и тут же побежала переодеваться.
И тут же стало легко и свободно. Словно бы получила приказ, озвученный невидимым режиссёром откуда-то свыше: "Маша, давай, теперь твой выход!"
Побежала во всю прыть, хотя ещё не восстановилась как следует после болезни, ветер чуть сильнее дунет – так и унесёт куда-нибудь на окраину. Но, не торопясь, по стеночке, время от времени останавливаясь (да, за время нездоровья Мария Игоревна не выкурила ни одной сигареты!), переводя дыхание, доколыхалась до почты, одними глазами поздоровалась с мышкой-норушкой (" ничего ей не делается, всё в одной поре "), сразу к ящику.
– А что-то давно вы к нам не заходили, – проявила инициативу мышка.
– Знаете, как в анекдоте говорится, – Мария Игоревна терпеть не могла растягивать гласные, но когда лезли вот так, под руку, приходилось кочевряжиться, – на самом деле я не лягушка, я – орёл, просто я болею…
Газеты лежали накопившейся пачкой и пахли остро, Мария Игоревна быстро переложила их на столик, разметала в поисках письма, нашла счета за электричество и за телефон, несколько ненужных рекламных проспектов, ага, вот и конверт, тоненький, только что не прозрачный, худющий, как детдомовский ребёнок в застиранной, линялой рубашечке.
Сердце сладко ёкнуло и оборвалось – почерк не тот: от подруги весточка, старой актрисы из Брянска, не то, не то, не то.
Собрала газеты в кучу, выровняла под острым присмотром синего халатика, неотрывно следившего за всеми её быстро сменяющимися эмоциями.
– Ничего, ничего, завтра придёт, – поспешила успокоить норушка: ей ли не знать содержимое абонентского ящика 21-58-31.
Мария Игоревна оказалась совершенно не готова к такому повороту событий. Она даже не задумывалась ни разу, что малохольный Игорь решится и подойдёт к своей замужней красавице, откроется, получит пропуск в рай (или ад), или, что ему просто надоест когда-нибудь писать эти бесполезные, безответные письма. Отчего это Мария
Игоревна никогда не сомневалась, что история эта может рассосаться так же неожиданно, как и началась?!
Никто же не знает, до каких гигантских размеров разрослась эта ситуация в одной отдельной взятой душе случайного и постороннего человека, и есть ли кому-то на целом свете до этого влияния дело?!
Расстроившись, она бросила газетную пачку на тумбочку и поковыляла заниматься обыденными делами, а о том, что пришло очередное письмо от Игоря, узнала только вечером, когда, расплескав силы на уборку и готовку, села перед телевизором и стала рассматривать заголовки.
Барселона празднует 150-летний юбилей архитектора Гауди. Бен Ладен жив и затевает новые злодеяния. Быков и Буданов оправданы. На
Аркаиме проведут большой фестиваль культуры и искусства. Утверждён новый герб Чердачинска – двугорбый верблюд. По указанию мэра, за этот год должны быть построены 80 фонтанов. Мария Игоревна мысленно улыбнулась: только фонтанов нам и не хватало.