— Чтобы ты дружила со своей головой.
— Я дружу.
— Нет, ты дружишь с собственными комплексами и дурным характером. Скажи мне на милость, кто тебе мешает просто жить?
— Я и живу…
— Да, ты живешь. Как устрица в своей раковине. Чуть что — хлоп створки! — и нет тебя.
— Как вы мне все надоели…
— Вот! Вот твой единственный ответ. Все тебе надоели. А ты сама себе не надоела? Последний раз спрашиваю — поедешь? Хоть раз в жизни развейся! Пофлиртуй! Поучись мужиками крутить. Они сами это любят.
— Не хочу я никем крутить!
— Не хочешь крутить, просто оттянись. Потанцуй, попей шампанского. Посмотри на других и себя покажи. Это же тебя ни к чему не обяжет. Если уж на то пошло, я тебя и с Юрой этим знакомить не буду. Там столько народу набьется, что он нас и не заметит.
— Ксана, я не знаю… — жалобно простонала Галя.
— Зато я знаю. Поедем, и все. Ты же не бросишь подругу на произвол судьбы?
— Но что мне ему подарить?
— Господи, купи ему какую-нибудь глиняную штучку в галерее, — легкомысленно махнула рукой Оксана. — Он такие обожает. Вазочку там или свистульку. Богатые, знаешь ли, имеют обыкновение писать от счастья, когда им дарят простые и незамысловатые вещи. Они склонны сами искать в них глубокий художественный смысл.
В это время они услышали сзади шорох шин. Обернувшись, увидели Степана на коляске. Он ловко крутил колесо одной рукой.
— Здрасьте, Галина Антоновна! Здрасьте, Оксана Романовна!
— Здравствуй, Рогожин. А ты чего один? — нахмурилась Оксана. — Кто тебя вывозил сегодня? Дроздов? Где он?
— Он в курилке, Оксана Романовна. Ничего, я сам его попросил дать мне самому поездить.
— Точно?
— Так точно!
— Ладно, смотри у меня. Галочка, я побегу в дерматологию. Потом встретимся и поговорим.
Галя повернулась к Степану.
— Ну что, давай подкачу тебя немного.
— Я сам.
— Отдохни. Я же вижу, что устал. И как ты только нас догнал?
— Потихоньку, — улыбнулся Степан.
— Как же, потихоньку. Лоб, вон, весь мокрый. Простудишься, опять под капельницы положат.
Она достала марлевую салфетку и стерла пот с его лба. Он не стал возражать, а как-то странно посмотрел на нее.
— Вот так. Уже лучше. Ну, поехали?
— Как скажете, — пожал плечом Степан.
Галя встала позади коляски и осторожно покатила ее по дорожке. Потом спросила:
— Как твоя мама, Степан?
— Уже лучше. Вчера приезжала с дядей Витей. Всех врачей заугощала своими пирожками. Те не знали, куда от нее спрятаться.
— Могу себе представить, — засмеялась Галя. — У нас тут чего только не бывает. Иногда сало и колбасы целыми сумками везут. А помню однажды родственники больного привезли два мешка подсолнечных семечек. Ну, семечки — не сало. Не устояли. Разобрали, кто сколько хотел. А это ж такая зараза! Начнешь семечки эти грызть и остановиться не можешь. Представляешь, весь госпиталь месяц плевался этими семечками, пока начальник госпиталя не издал приказ: как увидит кого с семечками — выговор!
— А у нас однажды было дело! У нашего соседа повадился кто-то из его «жигуленка» бензин по ночам сливать. Сколько б в баке ни было, все до капли сливали. «Ну, все, — говорит, — достали!» Уехал куда-то, а вечером приезжает и ставит «жигуленка», как обычно, у дома. Под утро просыпаемся от диких криков. Короче, живет у нас такой Пашка-Трубач, алкаш, каких поискать. Его и Трубачом прозвали, потому что он пил «чернила» буквально не отходя от кассы в позе пионера-трубача. И вот он перед этим «жигуленком» ползает на карачках, и его вовсю тошнит, чуть ли не выворачивает наизнанку. Оказывается, это он бензин сливал, а потом продавал.
— А что с ним случилось-то? — смеясь, спросила Галя.
— Короче, сосед наш съездил к родителям в деревню и привез оттуда этого… ну, дерьма жидкого из нужника. Потом приспособил в баке длинную такую перчатку, что ветеринары в колхозе используют, и налил туда этой гадости. Пашка ночью сунул в бак шланг и начал отсасывать…
Галя уже не могла спокойно везти коляску. Она остановилась и хохотала так, как никогда еще до этого. Степану даже пришлось поддержать ее.
— Ну, Степа, уморил, — отсмеявшись, сказала Галя. — Отвезу-ка я тебя в отделение, пока ты меня совсем не доконал.
Шины мягко шуршали по дорожке.
Галя поправила завернувшийся на его шее воротник теплого солдатского халата.
— Меня завтра в Химки перевозят, — сказал Степан так тихо, что она еле услышала.
— Жаль уезжать?
— Жаль, — просто признался он. — Ребята тут хорошие. Хотя многие злятся.
— На кого?