Но Ангела здесь нет, значит, он все ещё занимается неведомыми мне делами. Что ж, с нетерпением буду ждать новой встречи с ним.
Натягиваю одеяло, закрываю глаза и кладу руки живот. Надеюсь, завтра будут конверты на Маяковского…
Лес настолько густой, что солнечные лучи сидят на самых верхушках сосен, не решаясь спуститься ниже. Протискиваясь между стволами деревьев, я иду очень быстро, наступая босыми ногами на сосновые шишки. Впереди меня, склонив головы, бредут женщины и мужчины, их одежда изорвана, волосы спутаны, а руки связаны одной длинной верёвкой, начало которой далеко впереди.
Кто все эти люди, куда мы идём и кто ведёт нас? Вглядываясь в лесную даль, пытаюсь понять, сколько же невольников в этой веренице. Сто, двести, триста человек? Полумрак скрывает что-то очень важное.
Я иду последней. Острые шишки впиваются в стопы, разрывая кожу. Терплю что есть сил, но непослушные ноги подкашиваются. Я падаю на землю, тут же поднимаюсь и снова иду.
У несчастных связанных людей, что шагают передо мной, вместо ног ужасное кровавое месиво. В лесу тихо, не слышно ни ветра, ни птиц, только ритмичное чавканье крови, перемешанной с землёй и грязью. Они идут намного дольше меня и, кажется, уже не чувствуют боли.
Оглянувшись, вижу, что за нами алой полосой тянется след из крови и кожи. Зачем я здесь? Ощущение неизбежного ужаса приближается с каждым шагом.
Цепляясь за стволы, стараюсь не упасть от боли и страха, но грубая кора вонзается в пальцы и ранит, оставляя глубокие порезы.
Вдруг женщина, идущая впереди, оглядывается, и я вздрагиваю, встретившись с ней взглядом. С бледного, покрытого шрамами лица на меня смотрят совершенно белые глаза, в которых нет ни радужки, ни зрачков. Не моргая, женщина протягивает мне конец верёвки, которой связаны её руки и руки всех идущих впереди невольников. Не понимаю, зачем эта верёвка, но женщина настойчиво толкает её мне.
– Что это значит? Что вы хотите? – спрашиваю я, перебарывая страх.
Из ссохшихся, безжизненных губ доносится тихий звук, но я не могу разобрать слова.
– Что вы говорите? Я не слышу…
Женщина с трудом открывает рот, но вместо слов из её горла вырывается пронзительный хрип. Белые глаза раскрываются шире, чем прежде, и внезапно её начинает покачивать из стороны в сторону, словно маятник. Дрожащими руками она трясёт верёвку и пытается что-то мне объяснить. Вдруг кто-то невидимый впереди дёргает вереницу людей, и женщина едва удерживается на ногах, чуть не упав.
Я ловлю её за локоть. Холодная и липкая кожа оставляет на пальцах неприятное ощущение, но, продолжая вглядываться в пустые глаза, я беру верёвку, как того хочет женщина. Мокрый от пота и крови жгут источает зловонный запах, толщина веревки едва уступает обхвату моего запястья. Бедные узники, такие путы невозможно разорвать.
Но невольница не унимается, наклоняясь все ближе, она трясётся то ли от боли, то ли от злости на моё непонимание и, выдавливая хрипы вместе с неестественно холодным дыханием, мозолистой рукой притягивает меня к себе. Теперь мы совсем рядом и, желая понять, что нужно сделать, я подношу ухо к её рту.
– Привяжи себя! – вместо женского голоса на меня обрушивается нечеловеческое рычание, дикое и зловещее, как весь этот лес!
Это не человек!
Закричав от ужаса, бросаю верёвку и отталкиваю от себя существо, но оно, вцепившись ещё крепче, сильными пальцами тащит меня за собой, продолжая рычать.
– Привяжи себя, привяжи себя к нам! Привяжи!
Отбиваясь руками и ногами, я начинаю орать во весь голос, впереди идущие невольники оборачиваются на крик, и вся вереница утыкается в меня безликим взглядом одинаковых белых глаз. Дикий ужас захлёстывает, обезумев от страха, я с невиданной силой толкаю чудовище в грудь и, вырвавшись, валюсь на землю. Конец верёвки падает в кровавые следы у моих ног и уползает вслед за уходящей вереницей связанных нелюдей. Увидев, что я отстала от них, существа оборачиваются и кричат: «Привяжи себя к нам! Привяжи!..» Скалят зубы, размахивают руками… Но кто-то невидимый продолжает тянуть их вперёд, заставляя двигаться.
Не трогаясь с места, я смотрю, как колонна белоглазых существ уходит вдаль, продолжая рычать. Когда они исчезают из вида и рёв утихает, я наконец поднимаюсь на ноги, почти не чувствуя их от боли. Мои кровавые следы смешиваются с другими. С ладоней тоже капает кровь, но не успеваю я хорошенько рассмотреть свои раны, как до ушей доносится странный гул, словно вокруг меня летают несколько самолётов, разрывая тишину шумом турбин. Гул то становится громче, то почти совсем утихает.