— И что? — невозмутимо пожала плечами Синтия. — За те сто пятьдесят лет, что я жила, люди умирали у меня на глазах пачками, по той или иной причине. Человек смертен, и в этом нет ни моей вины, ни заслуги. Если чья — то жизнь может принести мне пользу — я это использую. Если пользу принесёт чья-то смерть, почему меня должно это останавливать?
Я смотрел на ней и видел лицо моей сестры, Синтии, почти не изменившейся, но… я не узнавал то существо, что обнимал час назад.
— Ты ведь это несерьёзно сейчас?
— Альберт, ты до смешного сентиментален. Жизнь имеет значение ровно столько, во сколько ты согласен её оценить. Люди, на самом деле, просто расходный материал и так было всегда. Исключение составляют те, кого мы любим.
— Вопрос в том, что ты не любишь никого.
— И это говоришь мне ты? После всего, через что я прошла ради тебя?
— Ещё раз повторю — чтобы ты не делала, ты делала это только ради себя. Мне не нужно было это воскрешение. Я не чувствовал в небытие ничего. Это тебе потребовалось всё это подобие бурной деятельности, потому что одиночество хреновая штука, а пока действуешь — живёшь.
— Я хотела вернуть тебя, чтобы в этом новом времени мы могли стать, наконец, самими собой! Могли не бояться идиотских условностей! Не прятаться ни от кого!
— Какая прелесть. Но если ты хотела именно этого, почему ты не пришла сразу? Зачем было вмешивать в эту историю Катрин?
Синтия отвернулась, словно поддавшись чувствам.
На самом деле она просто не хотела, чтобы я видел её лицо и попытался понять, что у неё на уме на самом деле.
Я почти слышал, как мысли, словно птицы, мечутся в её голове, как она подбирает слова.
Будь на месте Синтии кто-то другой, я эти мысли смог бы прочесть, но она их закрывала.
Я чувствовал её чувства. И их было куда меньше, чем мне хотелось бы.
— Катрин не должна была так долго прожить.
— Что?
— Она была отданной тебе жертвой. Ты должен был убить её, когда воскрес. Не понимаю, почему ты этого не сделал?
Чтобы как-то заполнить глухую паузу, я потянулся за одеждой.
Как-то в свете сложившегося разговора мне хотелось закрыться.
Хорошо бы, от всего сразу.
Может быть я уже в аду?
И какой-то демон принял образ моей разлюбезной сестрички, чтобы выносить мне мозг своими немыслимыми идеями и похожими на худший наркотический бред, исповедями?
— Но, когда она всё-таки выжила, я подумала, что это даже к лучшему. Поначалу я хотела выдать себя за неё и тем самым получить доступ к семейным активам…
— Почему ты не могла получить доступа к ним сама?
Синтия снова пожала плечами:
— О чём ты говоришь? Мне то и дело приходилось менять имена и дату рождения, но если обмануть простых обывателей мне удавалось довольно легко, то получить доступ к самому легату проблематично. Ты же помнишь, как устроена вся эта система? Конечно, можно было изобрести велосипед, но зачем, когда под рукой есть настоящая наследница и всё, что нужно, это использовать её?
Когда ты воскрес, а Катрин выжила, план сложился сам собой — ты женишься на ней. А потом она попросту умрёт.
— Как?
— Да как угодно! Подцепит грипп с осложнениями, упадёт с лестницы. Аневризма, сердечный приступ — мало ли причин? Человеческой девке легко свернуть шею. С нашими способностями это раз плюнуть…
— И когда мы свернём ей шею, что будет дальше?
— Мы восстановим нашу империю снова. Элленджайты воскреснут и снова будут править миром. Мы перестанем быть бледной легендой и снова станет влиять на все события в этой жизни…
— Подумать только, какая прелесть! Я же всё жизнь и, видимо, часть посмертия, мечтал о власти и деньгах!
— Перестань кривляться. Знаю я твои мечты. И это ты тоже получишь. Я дам тебе всё, что ты захочешь.
— А тебе не приходило в голову, разлюбезная моя сестрица, что ты не можешь дать мне того, что я хочу? Сними корону! Она давит на твои мозги, а ум и без того никогда не был сильной стороной твоей натуры.
— Не смей меня оскорблять! — прошипела Синтия.
— Или — что?
— Ты даже не представляешь, с кем связываешься, братец!
Я выгнул бровь в просьбе продемонстрировать.
Лицо Синтии, бледное, как пергаментная бумага, заострилось от напряжения, когда она вскинула руку вперёд и сжала пальцы.
В тот же момент боль узлом скрутила внутренности, будто её пыльцы проникли в моё тело, оплетаясь вокруг органов и проживая их, как углями.
Пришлось сцепить зубы, чтобы не застонать.
Боль была сильной и в первый момент от неожиданности я чуть не вскрикнул, судорожно вцепившись в спинку вовремя подвернувшегося стула.