Увы, не вариант. Помечтал — и хватит.
— Ваш-бродь, у них гроб!
— Гроб?!
— А во гробе баба…
— Какая еще баба?!
— Мертвая…
— Это произвол! Вот медицинское заключение, свидетельство о смерти, разрешение на вывоз…
Веник осекся: в грудь ему уставился ствол автомата. По команде пристава автоматчики взяли на прицел всех, включая Пробуса и тузика.
— Итак, что мы имеем? — пристав загибал пальцы на свободной руке, не опуская лучевик. — Сигнал о похищении — раз. Хищник без намордника — два. Вывоз трупа — три… Я ничего не забыл?
Он явно ждал возражений, желая присовокупить к списку сопротивление полиции.
— Как скажете, офицер.
Взлет откладывался. Коридор, выделенный «Мизераблю», будет действовать еще полтора часа. Вряд ли за это время они сумеют вернуться в космопорт. Хотя… В участке появится возможность уединиться с приставом. Марк прикинул, сколько у него с собой наличных денег. Должно хватить. Значит, шанс улететь с Сеченя без открытия нового коридора еще остается.
— Следуйте за мной.
— В участок, офицер? Нет проблем.
— Она хорошо кушает?
— Аппетит превосходный. Мы отбираем ей самых жирных крыс. Иногда балуем крысиными змейками. Она их очень любит.
— Лягушки?
— Ни в коем случае, только жабы. Слизь лягушки может забить ей трахею и затруднить дыхание. Наш рацион — самый полезный и самый питательный.
— Кожный яд жаб вас не смущает?
— Напротив, радует. Жабий яд обладает бактерицидными свойствами. Когда у нее был стоматит, мы посадили ее на искусственное кормление жабами. Она поправилась за три дня.
— Линька?
— По расписанию. Четыре-шесть раз в год, до десяти дней.
В одноэтажном здании, расположенном на окраине частного зоопарка Луки Шармаля, прятался кусочек джунглей. Пахло болотом, мокрой землей, прелыми листьями. Прохладный воздух был настолько влажен, что, казалось, его можно выкручивать, как мокрую тряпку. За бамбуковой рощицей — крохотной, похожей на сякконские карликовые пейзажи — подковой выгибался густой подлесок, мерцая темным, перистым глянцем листьев папоротника. Кричали обезьяны: на слух запись ничем не отличалась от натуральных воплей. Журчал ручей, дробился на камешках, всхлипывал.
Никого из посетителей — сенаторов, президентов, шахиншахов, финансовых магнатов, членов Совета Лиги — сюда не пускали. Помимо служителя, скромного и молчаливого доктора зоологии, имеющего за спиной двадцать лет опыта работы в тропических лесах Пхальгуны, внутрь беспрепятственно могли зайти двое: мар Шармаль, владелец зоопарка, и его внучка Джессика. Король? Президент? Вход воспрещен, и баста. Впрочем, люди, которым доступно все, не слишком-то интересовались зданием, которое принимали за служебное. Чем там любоваться? Торопливым завтраком уборщиков? Мар Шармаль прекрасно знал, что запретный плод сладок, и рядил запретный плод в неказистую, битую гнилью кожицу.
Этот в высшей степени художественный образ банкир сконструировал сам, в три приема. Он сумел справиться с таким колоссальным трудом благодаря обитательнице псевдо-джунглей. Сложные ассоциации, объединяющие кожицу неказистую с кожицей сброшенной, мар Шармаль вряд ли сумел бы описать даже языком высшей математики.
— Гнездо строит?
— Нерегулярно. Мы ее ни с кем не спариваем.
— А вдруг ей хочется?
— Поверьте, ей не хочется. В последний раз бедняга-кавалер едва спасся бегством. Гнездо — это дань инстинктам. Тащит листву, траву, сваливает в кучу, дает сгнить… Потом спит сверху. Если она захочет отложить яйца, уверен, она даст нам знать.
— Каким образом?
— Вы и представить не можете, как она изобретательна. Иногда мне кажется, что это она, а не я — доктор зоологии. Вы верите мне?
— Я верю тебе. Спасибо за хлопоты, Вьяса.
— Разве это хлопоты?
— Как твоя жена?
— Выздоравливает. Мар Шармаль оплатил не только операцию, но и весь реабилитационный период. Передайте вашему деду мои самые искренние благодарности. Я никогда не забуду того, что он для меня сделал.
— Передам, не беспокойся.
И Джессика Штильнер громко крикнула:
— Юдифь!
Тишина была ей ответом.