63
Итак я рванул из Нью-Йорка и вниз на Юга забрать свою маму, загруженный еще одним издательским авансом (100 долларов) -- Остановившись лишь настолько чтобы провести два дня с Элис которая теперь была мягкой и хорошенькой в Весеннем платьице и рада видеть меня -- Несколько пив, немного любовок, немного слов шепотом на ушко, и вот уже я отчаливаю к своей "новой жизни" пообещав что вскоре ее увижу.
Моя мама и я упаковали все жалкие мусорки жизни и позвонили перевозчикам дав им единственный калифорнийский адрес который я знал, коттержа Бена Фагана в Беркли -- Я прикинул что мы поедем туда автобусом, все три тысячи ужасных миль, снимем в Беркли квартирку и у нас еще останется масса времени чтоб направить перевозчиков к нашему новому дому который как я пообещал себе станет моим окончательным пристанищем (надеясь на сосны).
Наш "мусор" состоял из старой одежи которую я больше никогда носить не буду, коробок со старыми моими рукописями аж с 1933 года на уже пожелтевшей бумаге, жалкие лампы накаливания и представьте себе галоши (галоши в старой Новой Англии), пузырьки лосьона для бритья и святой воды, даже электролампочки захованные много лет назад, старые мои курительные трубки, баскетбольный мяч, бейсбольная перчатка. Боже мой даже бита, старые шторы которые так никогда и не повесили за отсутствием дома, свернутые ненужные лоскутные коврики, книги весом в тонну (даже старые издания Раблэ без обложек) и всевозможные непредставимые кастрюльки и сковородки и грустные кнюси которые людям почему-то обязательно нужно хранить чтобы жить дальше -- Потому что я до сих пор помню ту Америку когда люди путешествовали и у них всего-то багажа было что бумажный пакет, вечно перевязанный бечевкой -- Я до сих пор помню ту Америку где люди ждали в очередях своего кофе и пончиков -- Ту Америку 1932 года когда люди рылись в свалках на берегах рек ища мусор который еще можно было продать... Когда мой отец торговал галстуками или рыл канавы для ВПА -Когда старики с джутовыми мешками по ночам шарили в помойных баках или собирали редкий конский навоз на улицах -- Когда ямсу радовались. Но вот она процветающая Америка 1957 года и люди смеются над всем нашим мусором в сердцевине которого тем не менее моя мама спрятала свою непременную швейную корзинку, свое непременное распятие, и свой непременный семейный альбом -- Не говоря уже о своих непременных солонке, перечнице, сахарнице (все полные) и своем непременном куске мыла уже наполовину смыленном, все это завернуто в непременные простыни и одеяла с постелей еще не виданных.
64
Вот теперь я рассказываю о самом важном человеке во всей этой истории, и о самом лучшем. Я заметил как большинство моих собратьев по перу кажется "ненавидит" своих матерей и строит по этому поводу большие фрейдистские или социологические философии, фактически пользуясь этим как прямой темой своих фантазий, или по крайней мере утверждая так -- Я часто задаюсь вопросом спали ли они когда-нибудь до четырех часов пополудни и просыпались ли когда-нибудь и видели как их мать штопает им носки в печальном свете от окна, или возвращались с революционных ужасов выходных дней и видели как она зашивает прорехи в окровавленной рубахе с тихой вечной головой склоненной над иглой -И не в мученической позе обиды, отнюдь, а на самом деле серьезно погрузившись в шитье, шитье муки безрассудства и утраты, сшивая сами дни твоей жизни с почти что радостной целеустремленной суровостью -- А когда холодно она накидывает этот свой платок и шьет дальше, а на плите вечно побулькивает картошка -- Некоторые невротики просто бесятся при виде такого душевного здоровья в комнате -- Иногда я сам бешусь поскольку был так глуп что рвал рубашки и терял башмаки и терял и рвал надежду в клочья в этой глупой штуке которая называется дикостью -- "У тебя должен быть спускной клапан!" часто орал на меня Жюльен, "выпускай этот пар а не то свихнешься!" раздирая на мне рубашку только чтобы Мемер (2) два дня спустя сидела в своем кресле зашивая ту же самую рубашку лишь потому что это рубашка и она моя, ее сына -- Не чтобы я почувствовал себя виноватым а чтоб просто починить рубашку -- Хотя я всегда чувствовал себя виноватым когда слышал как она говорила: "Такая славная рубашка была, заплатила за нее 3,35 в Вулворте, зачем ты разрешаешь этим психам рвать на тебе так рубашки. Cа раs d'bon sens". (3) А если рубашку уже невозможно было починить она бывало всегда стирала ее и убирала "на заплаты" или чтоб сделать из нее лоскутный коврик. В одном из таких ее ковриков я различил три десятилетия страдальческой жизни не только моей собственной но и ее, моего отца, моей сестры. Она б саму могилу туда вшила если б можно было. Что же касается еды, то ничего не выбрасывалось: случайная недоеденная картофелина заканчивала тем что восхитительно лакомо поджаривалась рядом с кусочком более нового мяса, или четверть луковицы находила дорогу в банку домашнего маринованного лука или старые уголки ростбифа во вкуснющее домашне-булькающее фрикассе. Даже старый драный носовой платок стирается и штопается и в него лучше сморкаться чем в десять тысяч новых Носовых Платков Братьев Брукс с праздной монограммой. Любая приблудная игрушка которую я покупал для ее полки "штукенций" (маленькие мексиканские ослики из пластмассы, или свинки-копилки или вазочки) оставалась на этой полке многие годы, должным образом протираемая от пыли и эстетически размещенная в зависимости от ее вкусов, крохотная дырочка прожженная сигаретой в старых джинсах неожиданно залатывается лоскутками джинсухи 1940 года. В ее швейной корзинке есть деревянная штопальная игла (как маленькая кегелька) которой лет больше чем мне. Ее иголки некоторые сделаны в Нашуе в 1910-м. С течением лет ее семья пишет ей все более пылкие письма осознавая что именно они потеряли когда забрали ее сиротские деньги и истратили их. На телевизор который я купил ей на свои жалкие сбережения 1950 года она смотрит с верой, это лишь битый старый приемник Моторолы 1949 года. Она смотрит рекламу где женщины наряжаются а мужчины хвастают и даже не знает в комнате я или нет. Это все отдохновение для ее глаз. Мне снились кошмары где она и я находим ломти копченой говядины на старых помойках Нью-Джерси субботним утром, или где верхний ящик ее комода открыт посреди дороги Америки и видны шелковые панталоны, четки, жестяные баночки с пуговицами, мотки ленты, подушечки для иголок, пуховки от пудры, старые беретики и коробочки с ватой собранной из старых пузырьков из-под лекарств. Ну что может подавить такую женщину? Когда бы мне что-нибудь ни понадобилось у нее это где-нибудь есть: -- аспирин, мешочек льда, бинтик, банка дешевых спагетти в буфете (дешевых но хороших). Даже свечка когда большое цивилизованное электричество вырубает.