И ты думала, мне не больно? не было больно ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ? Но ты не придала этому значения…
Ты предала меня.
И — ради чего?..
Конечно же, и я спал с теми, кого не любил. Но есть одно
маленькое отличие: мне за это не платили.
Деньгами? И деньгами тоже…
Есть один июльский вечер, вспоминая который, я умираю снова и снова. И каждый раз — без малейшей надежды на воскрешение. Это вечер падения; вечер освобождения моей ненависти.
Я оставляю вас в комнате — тебя и твою подругу (обе во всем черном, это, наверное, важно), гладящую тебя по груди. Ты урезониваешь ее, но каким–то глухим, бормочущим голосом… Да… Я иду на кухню… Я курю… Я слышу возню в комнате… И этот глухой, будто бы протестующий голос, такой знакомый… Я курю, так долго курю… Я хочу, чтобы кончился этот кошмар, в котором так сразу и так не случайно оказался… Я прекрасно знаю уже, что происходит, только верить не хочу, не могу, мне сладко, мне тошнотворно сладко, это ужас… от этого седеют…
Да, я вернулся. И застал вас, черных. И сбросил ее с тебя, и успел увидеть — что? Удивление? Желание? Желание убить — меня?..
Тусклая полоска рыбьего клея между веками… Открытые, зовущие губы… Краснота в лице… Страсть…
Ад. Это ад. Это… не передать.
Я думал разделить себя с моей принцессой… Она вернула мне себя — и это оказалось больно.
Душа моя, обогащенная новым страданием, помаленьку–полегоньку возвращается ко мне. Душа моя, на время примирившаяся с телом, слившаяся с ним — нынче будет выхолощена. Время возвращаться на родину. Время разорвать свое сердце как нераспечатанное письмо.
Что же до моей принцессы, моего ангела… Я желаю смерти всему, что она любит. «Ее это убьет…» О, ее это не убьет.
Собственно, сейчас–то мне какая стать быть скупым с нею? Шлюхам не делают подарков; шлюхам платят.
Я и хочу расплатиться.
ЛОВ
А будь оно и так –
Тебе какое горе?
Не каждый ли рыбак
Рыбачит в вольном море?
ПОРОГ
Отвори, — постучу. — Ты была человеком когда–то.