Лучше хорошо выглядеть, чем хорошо поступать.
Умереть за веру — самое худшее, что можно сделать со своей жизнью.
Ах нет, я совсем не романтик. Для этого я недостаточно стар.
Всегда приятно не прийти туда, где тебя ждут.
Я не люблю принципов. Мне больше нравятся предрассудки.
Молодость — это не мода. Молодость — это искусство.
Всякое искусство совершенно бесполезно.
Уайльда называли апостолом красоты. Послушаем теперь «евангелие зла» — «Так говорил Заратустра» Ницше:
Отвратить взор свой от себя захотел творец — и тогда создал он мир.
Что мне до ваших добрых? Многое в ваших добрых внушает мне отвращение, и, поистине, не их зло.
У иных целомудрие есть добродетель, но у многих почти что порок.
И это знамение даю я вам: многие, желавшие изгнать своего дьявола, сами при этом вошли в свиней.
Остерегайся святой простоты! Для нее нечестиво все, что непросто; она любит играть с огнем — костров.
Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!
Чем схожи изречения Уайльда и Ницше?
Своей парадоксальностью, презрением к общепринятой морали, хлесткостью. Но есть и разница. Ницше напряженно серьезен, он потрясает, прорицает и порицает, да и как иначе, ведь даже главы его последней книги «Ecce Homo» («се человек» — слова Пилата о Христе) носят названия «Почему я так мудр», «Почему являюсь я роком»… Именно осознание себя роком, человеком–катастрофой, «расколовшим историю человечества на две части» (и так оно и было), ввергло его в состояние священного безумия. Уайльд те же истины преподносил в оболочке почти шутовской, и никто не хотел поверить, что проповедуемый им культ красоты, молодости и искусства — это настолько всерьез, что в жертву своему культу он готов принести что угодно, хоть самого себя, если понадобится. (Понадобилось).
«Недостаточно иметь талант. Необходимо также иметь на это ваше позволение — не так ли? Друзья мои?» — саркастически вопрошал Ницше. Он, как видите, обращался к друзьям. «Снисходительность публики достойна изумления. Она готова простить все… кроме таланта», — вторил Уайльд, но его упрек уже адресован публике. С Уайльда идет столь распространенная ныне тенденция подавать серьезнейшие идеи в китчевой форме.
Воинственный Ницше был хрупким и болезненным человеком. Изнеженный эстет Уайльд руками гнул подковы и шутя мог совладать с тремя–четырьмя буянами. Парадоксы, парадоксы…
Как хотите, а я вижу перст судьбы в том, что творческий взлет Уайльда состоялся как раз тогда, когда Ницше постигло безумие. Один перехватил эстафету у другого. (К финишу они пришли вместе — их смертями окончен XIX век). Посредством Уайльда человечеству было предложено мирное решение проблемы: отказ от уродливой цивилизации в пользу культуры, отказ от этики в пользу эстетики, отказ от религии в пользу красоты. «Два года каторжных работ!» — ответило человечество. И получило мировую войну.
1995. Курган
Король фуфла
В джунгли вернулся страх. Страховой агент — Квентин Тарантино, режиссер и сценарист фильмов «Бешеные псы» и «Макулатура» (другие варианты перевода — «Криминальное чтиво», «Кровавая бульварщина», «Пульпа», «Фуфло») сценарист фильмов «Прирожденные убийцы» и «Настоящий роман» (в трактовке одного из переводчиков — романтика под стать самому Квентину — «Всепожирающая страсть»).
Жизнь становится макулатурой и превращается в настоящий роман — это понял еще Лимонов.
Герои Тарантино необразованны и кровожадны.
Это что у тебя за гамбургер?
— Чизбургер.
— Можно попробовать?..
Убийцы издеваются над жертвами, играя в дружелюбие. Кровь и мозги выплескиваются на заднее стекло автомобиля.
Когда убийц убивают, их по–человечески жалко.
Говорят, что Тарантино многому научился у Годара. Что «Настоящий роман» — калька с «Безумного Пьерро». Только у Годара Бельмондо — Пьерро — интеллектуал, взрывающий свою голову динамитом. А герой Тони Скотта и Тарантино — смазливый недоумок, одолеваемый галлюцинациями. Потому–то он и герой. Он не способен к рефлексии — он любит комиксы и Элвиса Пресли.
Тарантино не разделяет себя и своих персонажей, лишь подчеркивает, что духовно и нравственно они — совершеннейшие дети. На родине его зовут «новым сердитым» и прокатывают с «Оскаром», в Европе ценят, любят и награждают «Золотой пальмовой ветвью». Правда, присутствующие при сем журналисты (интеллигенты) кричат из зала: «Подонок! Панк! Фашист!» Тарантино, выпятив крючковатую челюсть, орет в ответ, задрав средний палец: «ФАК ю!»