— Сомненья далеко, а поэт-то повесился, — сказал Ковалев.
— Это он в другой раз повесился. Сомненья далеко — так редко бывает. Это только у дебилов сомненья всегда далеко.
— Маяковский об этом писал.
— Да? Не люблю я Маяковского. Еще в школе, помню… Это…
— Да брось. Ни черта мы не помним. И нас не вспомнят.
Вова внимательно посмотрел сквозь Ковалева.
— Это чистая правда…
Разлили остаток, выпили, выловили из трехлитровой банки по помидорине, закусили. Помидоры тоже были старые, прокисшие.
— Тесно тут у тебя… Хоть бы прибрался, что ли?
— Приберешься тут, когда вы шляетесь! — плаксивым голосом сказал Вова. — Что толку прибираться? Придут, накурят, наплюют, наблюют… Скоты, одним словом.
Вова ушел в ванную и там фыркал бегемотом, плескался и в голос вздыхал: «О-о-ох…».
Входная дверь распахнулась от пинка и в комнату вкатился отставной майор Мясоедов. Он был лысый, маленький и круглый. В руке его была старая, порванная в нескольких местах полосатая сумка.
— Привет! — жизнерадостно сказал Мясоедов, бросил сумку и обнял Ковалева. — Жрете, гады? Все выжрали?
— Все! Ничего нет! — радостным голосом подтвердил Ковалев.
— Кто сказал — «ничего нет»? Ты это сказал?.. — Мясоедов зашустрил по кухне, на ходу снимая куртку, на ходу доставая из сумки заткнутые газетой бутылки и свертки. — Ты соврал, брат! Ты страшно наврал! Лучше признайся сразу!
— Признаю! Наврал! — с готовностью выкрикнул Ковалев и козырнул Мясоедову.
Смутным контуром нарисовался в дверном проеме Вова. С него текла вода, затекала, сбегая по животу, в штаны.
— Вова! Генерал пришел! — объявил Ковалев.
— Я вижу, — слабым голосом отозвался Вова. — Опять пить будете, да? И сколько можно?..
— Будем, Вова. Мы именно будем пить. И столько, сколько нужно!
Мясоедов деловито сполоснул стаканы, разложил на краю стола закуску, откупорил бутылку.
— Ура генералу! — Ковалев выпил и занюхал луковицей.
— Нет, не «ура», — отозвался Вова и тоже выпил — только булькнуло в безразмерном животе.
Все сели и задымили, счастливо жмурясь.
— Но это еще не все, — сказал Мясоедов. — Я вам, мужики, сегодня солянку сделаю. Настоящую, из курицы… Так что обождите напиваться…
Мясоедов надел фартук, развернул все свои свертки, вооружился ножом. В кухне стало жарко и дымно. Вова и Ковалев, налив себе по «чуть-чуть», вышли в комнату, расселись прямо на полу.
— Вчера на станции Волокитино катастрофа произошла. Поезда лбами столкнулись. Я по радио слышал. Трупов — тьма, — сказал Ковалев.
— Пока будут править коммунисты — катастрофы будут продолжаться, — сказал Вова и икнул.
— А по-моему, народ такой. Ему все плохие. Иван Грозный, Борис Годунов, Петр Первый, Александр Второй… Хоть золотого поставь — все не тот будет.
— Не клевещи на народ. Россия…
— Чего тебе — «Россия»? Москва тыщу лет под себя гребет. О себе заботится, а преподносит нам как заботу о нас. «Государство», «держава»… Кому они на хрен нужны, эти державы? Всю Россию раздела, и еще покрикивает — вы там, на Кавказе, чего баламутите?..
Вова вздохнул.
— С другой стороны… Ну, выпьем.
Из кухни вышел Мясоедов, присел на корточки:
— Выпить с вами, что ли?
— Пей. Но не свинячь, как вчера, — предупредил Вова.
— А чего вчера-то? Это ж вы решили самогонку гнать. Флягу с брагой на печку ставили. Пока закапало, бражкой упились… Спасибо, я еще трезвый был, по бутылкам разливал.
Вова вспомнил и захрюкал.
— Жаль, тебя вчера не было, — сказал он Ковалеву. — А может, и не жаль. А то тоже нажрался бы, как скот и повел себя соответственно. Скотским образом.
Мясоедов хлопнул себя по лбу.
— Мужики, чуть не забыл! Я сюда шел — кого встретил-то… Сидит. На песочнице. На край присела и сидит. Ну, мужики!.. Во глазищи! Волосы — во. А я мимо иду, вам, гадам, опохмелку несу. И…
— Стоп! — Вова поднял палец. — Кто сидит-то?
— А я разве не сказал? Баба, баба сидит. Понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Ну, женщина, понимаешь? Вот, значит, иду я мимо…
— Стоп! — Вова поднялся с пола и пошел на кухню. Через минуту появился с новой порцией.
— Теперь излагай.
— В общем, иду и думаю — вот такую подцепить бы!
— Женщину? — уточнил Вова.
— Ну!
— Кому подцепить — тебе?..
— Тьфу! — Мясоедов обиделся.
— Да ладно тебе, — сказал Ковалев. — Чего она сказала-то?
— Ничего. Куда вам, скотам, оценить такое…