– Не буду отнекиваться. Я в курсе дела с Замоскворецким и «Рощицами», знаю кое-какие подробности и про монахиню… Только вот до вчерашнего вечера я не знал, что она твоя племянница. Что сказать? Поможем. Безусловно, поможем. Слово офицера и друга. Ей уже обеспечен самый лучший медицинский уход. И мне обещали, что подключат первоклассных специалистов, применят все имеющиеся отечественные и зарубежные разработки, чтобы продлить жизнь девочки. Конечно, ты должен понимать, что это СПИД… Деньгами семье тоже поможем, – говорил генерал, бегло просматривая статью.
– Скажи, Антон, – Сергей Сергеевич поднял на друга покрасневшие глаза, – сколько можно жертв? Ведь Наденька – жертва. Представь, в двадцать восемь лет она обречена! Помнишь, чего мы с тобой насмотрелись на советско-китайской границе во время кризиса? И потом всю жизнь – холодная война, Афганистан, Чернобыль, жертвы, жертвы, жертвы, вплоть до Чечни и «Норд-Оста». Сколько можно и ради чего это все?
– Ради державы, Сережа, ради того, чтобы дети спали спокойно.
– И что, вправду получилось, как в этой статье написано, взять всю власть в стране?
– Я статью внимательнее потом изучу, но если верно понимаю, о чем речь, то отчасти власть в наших руках, но ты все равно поменьше интернету верь. Крайнего всегда будут искать и находить, но тот, кто держит в руках все нити, – всегда в тени. Иначе он бы и не смог держать все нити. Вырвали бы сразу. Вот теперь во всех смертных грехах обвиняют нас. А ведь кому, как не тебе, известно, что спецслужбы – это всего лишь сторожевые псы. Мы ждем и смотрим, что нужно власти. Какая власть, такие и спецслужбы. И если кого-то сделали козлом отпущения, то ясно, что не козел виноват, а тот, чьи грехи на этого козла взвалили… Мы лишь верные псы, служащие хозяину. Перед нами ставят задачу. Мы спрашиваем, можно ли для ее решения использовать наши профессиональные методы. Нам отвечают: «Не возбраняется». Нехорошо, конечно, мерить даже самое важное дело жизнями людей, но все же, я верю, история и потомки не забудут и помянут наши усилия. Надеюсь, ты не сомневаешься, что я и сам, как много лет назад, так и сегодня, не задумываясь, отдал бы жизнь ради нашего общего дела, ради державы, ради ее силы и ради счастливой жизни наших людей.
– Не сомневаюсь. Я и сам так всегда думал, но почему мы, старики, целы и невредимы, а жертвами становятся такие, как Надя…
– Сережа, пуля – дура. От нас это не зависит. Тут я тебе ничего не могу сказать, да и никто не скажет. Почему тогда на границе, в военном городке китайцы сожгли наших молодых жен, а мы с тобой, лейтенанты-сопляки, приняли бой на заставе и остались живы? Хотя я лично выжил только благодаря тебе. И я этого не забыл и никогда не забуду. А раскисать нельзя. Будем мужиками. Много, очень много жертв принесено, и чтобы все они были не напрасны, нужно жертвовать до конца.
– Ты знаешь, Антон, до случая с Надей я бы на сто процентов с тобой согласился, но… Что-то случилось, что-то случилось со мной, во мне. Какая-то пружина лопнула. Я так больше не могу. Что же это получается: если человек готов собой пожертвовать, то он может распоряжаться другими жизнями и свободно ими жертвовать? Неправильно это, нечестно. Нет уж, готов собой жертвовать – жертвуй собой, но не другими. И еще, большинство думает, что вся вина за «неизбежные жертвы» лежит на том, кто отдает приказ, а не на том, кто его исполняет. Но ведь исполнитель отвечает за собственный выбор – выполнять приказ или нет. Понятно, что по закону службы приказы не обсуждаются. Но это только по закону службы. А есть и другой закон внутри каждого – закон совести. Ведь зачем-то совесть дана? Извини… Чего это я? Нервы сдают. За помощь огромное спасибо. Я тебе буду звонить, и ты звони в любое время, а сейчас я пойду. Душно сегодня. Наверно, к вечеру опять будет гроза.
Сергей Сергеевич встал и, закрывая лицо платком, быстро вышел из кабинета, не обернувшись на прощание.
Антон Петрович проводил уходящего взглядом. При этом он плотно сжал губы, словно боялся, что не выдержит и окликнет друга.
* * *
Через полчаса после описанной встречи в том же кабинете перед Антоном Петровичем стоял навытяжку «серый человек».
Антон Петрович был рассержен не на шутку:
– Вы сотрудник службы безопасности или кто?! – кричал он на «серого». – Вы что, не могли выяснить всю информацию по монахине?! Почему из миллионов москвичей вам непременно нужно было выбрать в заложницы племянницу моего боевого друга?! Мы с ним, между прочим, кровью породнились, когда наших жен китайцы…! Да разве такое расскажешь? А потом он мне жизнь спас! Вы понимаете, что этот человек служил нашей родине, когда вы еще под стол пешком ходили?! Я вас спрашиваю!
– Так точно, понимаю, товарищ генерал. Но она ведь монахиня, смена имени, знаете ли… Но все равно мы родителей-то проверили, а вот дядю и его дружественные связи…
– Ну и пусть монахиня! – перебил генерал. – А если завтра дочь президента подастся в монашки и сменит имя, то вы ее тоже пустите в оборот?! Значит, так: как хотите, но чтобы эта Неонилла или как ее там, Надя была жива и здорова! Вылечить ее! А то попадете у меня под профессиональную непригодность и поедете ловить контрабандистов на советско-китайскую… тьфу, на российско-китайскую границу! Понятно?
– Так точно, товарищ генерал. Но мы и так лучшее лечение, лучших врачей… У нас же в план не входило ее инфицировать. Непредвиденные обстоятельства. Мы понимаем, что виноваты. А теперь ее здоровье – важный аргумент при заключении договора с Замоскворецким.
Генерал устало повращал головой: влево-вправо, вверх-вниз, достал таблетку валидола, положил под язык.
– Чем кончилось с Замоскворецким?
– Все отлично, товарищ генерал, – приободрился «серый». – Я был у него вчера вечером, он еще раздумывал, а сегодня утром сам связался со мной, сказал, что в целом согласен. На него повлияла болезнь монахини, муки совести, что она попала в заложницы, а потом была инфицирована из-за него. Что, в общем-то, верно. Замоскворецкий просит спасти ее, я обещал, что сделаем все возможное. Еще он поставил несколько условий. Первое – не давать ему заданий по ликвидации людей, я ему обещал. Второе – по религиозным причинам не хочет постригать волосы и полностью сбривать бороду, с этим придумаем что-нибудь, какую-нибудь подходящую к облику легенду. Третье – просит назначить срок окончания работы, я назвал срок – три года: год спецподготовки и два года плотной работы – это звучит правдоподобно. Хотя по нашему плану он выполнит отведенную ему роль примерно уже через полтора года.
– Ну ладно, хоть что-то у вас клеится. Только не опростоволосьтесь. Это матерый преступник, не стройте иллюзий насчет мук совести. Скорее всего, сейчас он не видит другой возможности отделаться от нас, но при первом же удобном случае скроется. Так что ваша задача – такой возможности ему не дать. Сразу он дергаться не станет, будет выжидать. Необходимо, чтобы у него создалось впечатление, что мы ему доверяем и будем рады с ним работать и более трех лет. Тогда есть шанс, что свои полтора года он пробудет с нами и сыграет отведенную роль. Ясно?
– Ясно, Антон Петрович.
– Слава Богу… А мне вот сегодня тот самый боевой друг сказал, что другими жертвовать даже ради самого лучшего дела нельзя. Как мыслите на этот счет? – генерал испытующе посмотрел на подчиненного.
– Я в таких категориях не мыслю, Антон Петрович. Не имею права. Есть поставленная задача, есть утвержденный план, все остальное второстепенно.
– Бездушно как-то звучит, – нахмурился генерал. – Я бы ответил по-другому, но можно и так. Свободны. Да, насчет здоровья монахини информировать меня регулярно.
* * *
Спустя сутки сайт «Контр-аргумент», на котором находилась статья «Мирная революция силовиков», подвергся атаке неизвестных хакеров и был полностью уничтожен.
Глава четырнадцатая
ВЫБОР
Вот и всё, здесь должен быть кто-то.