– Понимаю. Чего уж там… Значит, будем опять считать Замоскворецкого трупом, – сокрушенно качал головой седой генерал. – А я вот, видимо, окончательно старею, сам превращаюсь в труп и на роль живой легенды больше не тяну. Год назад в нашей операции была использована племянница моего друга. Мы с ним знакомы еще по погранвойскам, боевое крещение вместе принимали и, можно сказать, помазаны одной кровью. Я не знал, что она его родственница. Так получилось, что по непредвиденным обстоятельствам в ходе операции ее инфицировали СПИДом. Теперь она умирает. А я… – Антон Петрович прервался, – не могу своему другу смотреть в глаза. Я ведь не сказал ему правду. Не имел права сказать. Он, ничего не зная о моей прямой причастности, обратился ко мне за помощью. А что я могу? Я же не Господь Бог. Меня вопрос мучает: может, мне открыться, покаяться перед другом?
– Не боги горшки обжигают. Не серчай, Антон Петрович. Про твоего друга и его племянницу я все знаю. Работа у нас такая – все знать, мы же ФСБ в квадрате. Ты правильно поступил.
Глава тридцать первая
ЖИВОЙ ЖУРНАЛ/LIVE JOURNAL: INOK (4)
Прелесть
Когда мы идем и кажется, что все хорошо. Когда мы считаем себя чистыми и достойными общества чистых. Когда мы уверенно чеканим духовный шаг. Тогда… незаметно приходит она. Ее бледные щеки восторженно румяны, ее губы все время что-то шепчут, глаза отстраненно улыбаются, уши не слышат, что говорят окружающие. От нее веет жутью. Ее объятия смертельны.
Ее имя – прелесть.
Что такое прелесть? – Это лесть в превосходной степени. Духовный самообман, завышенная самооценка, гордоумие – грех ума, самомнение – болезнь души.
Как спастись от прелести? Для начала признать себя больным прелестью. А потом – хорошо известное, но всегда новое – покаяние, кротость, смиренномудрие, плач о себе и страх Божий, исполненный надежды.
Вот наглядная картинка из «Пролога»:
«Жили в одном монастыре отец с сыном. Отец возмечтал о своих духовных достоинствах и впал в самообольщение. Многократно являвшегося ему беса он принимал за светлого ангела. Когда враг увидел, что этот монах в его руках, то предложил ему закласть сына в жертву Богу, за что он (отец), якобы сподобится такой же чести, как Авраам. Безумный отец внял диавольскому наущению и начал готовить веревку и точить нож. Хорошо, что сын вовремя заметил это и спасся бегством».
Господи, избави нас от прелести.
Отблеск ада или О самопознании
На днях М., 45-летняя дочь одного уважаемого протоиерея, сказала мне: «Я иногда видела в ваших глазах что-то ужасное, просто отблеск ада, но я не могла понять, почему это у вас. Теперь, когда я прочла некоторые ваши стихи, я поняла – вы видели ад… но он вас не поглотил».
М. меня удивила. Никогда не думал, что в моих глазах можно увидеть такое. Теперь для меня кое-что прояснилось…
Воистину, век живи – век познавай себя.
Дай Бог, чтобы ад действительно меня не поглотил.
Императрица
– Она плачет?
– Нет, она говорит.
– Не надо… я понял.
(«Юнона и Авось»)
Жена правителя одной шестой части земли писала в 1910 году:
«Подвиг без смирения суетен. Смирение – предтеча любви… смирение привлекает к любви, то есть к Самому Богу, потому что Бог есть любовь».
Сначала ее мужа фактически лишили короны и одной шестой части земной суши, потом их вместе с детьми лишили жизни, но их не лишили любви, потому что Бог есть Любовь.
– Она плачет?
– Нет, она говорит.
– Не надо… я понял.
Через тюремную стену…
Среди тех, кто мне пишет, есть группа людей, особенно мне дорогих. Это бывшие смертники, да и вообще заключенные. С одной зоны в России, где находятся помилованные смертники, ко мне приходят письма сразу от нескольких человек. Пишут из других зон и «простые» заключенные. Обращение каждого из таких людей к вере – это реальное чудо наших дней. Про каждого из этих людей можно было бы написать книгу… Мне нравятся эти люди за выстраданность их слов и мыслей. Может быть, я так расположен к ним потому, что испытываю чувство вины перед ними, ведь я не лучше их, хотя сейчас на свободе.
Сегодня, в пору светлых праздников, когда мы готовимся встречать Рождество Христово, вспомним о заключенных и поможем им хотя бы молитвой. А лучше – словом и делом, если имеем возможность.
Только что получил письмо от одного заключенного. В письме есть такие стихотворные строки:
Я ошибся, должно быть, но был по-особому прав.
Чрез тюремную стену не увидишь бегущего полем.
Из-под панциря стен не почувствуешь запаха трав.
Вязкий скрежет железа… Должно быть, мне рано на волю…
И ещё… А потом, я не помню, что было потом.
Но когда я очнулся, лежащим на каменных плитах,
то вошедший ко мне с золотым православным крестом
прошептал: «Не сдавайся, ты сможешь, ты выиграешь битву».
(Д.М.)
«Но причем тут вера?» (Переписка)
Пишет Л. С.:
Простите за вопрос, возможно, глупый с вашей точки зрения. Сегодня показывали по ТВ службу в храме Христа Спасителя. Шикарное помещение, такая богатая отделка и прочее, и прочее. Но ведь 2000 лет назад все было по-другому. Иисус родился не в фешенебельной больнице, а в хлеву. Его Мать была отнюдь не царица и не жена президента. Свое детство и юность Он провел в бедной семье, да и потом не был богат. Вроде у Него вообще практически ничего не было. Да и храмов для Него тогда не строили.
Так вот, о чем я… Вот эти самые шикарные иконостасы, богато украшенные золотом и драгоценными камнями, одежда священников, стоимость которой, наверное, превышает доход среднего человека за год, и т.д. и т.п., не есть ли уход от истоков, от того, что должно быть по слову и примеру Христа?
Мне кажется, глупо измерять степень веры высотой построенного храма или толщиной поставленной свечки.
Да, художественная ценность всей церковной атрибутики бесспорна. Многим предметам не одна сотня лет, многие сами по себе очень дороги, да и красивы тоже. Но причем тут вера?
Мой ответ:
Вопрос этот не глупый, а очень даже закономерный и, кстати, интересующий меня не менее вас.
Мне хочется верить, что люди, воздвигающие величественные христианские храмы, делают это от чистого сердца, а не ради показухи или моды. Мне хочется верить, что все эти «новые русские» и президентская рать, стоящие в храмах со свечками и принимающие Христа в православном богослужении, приняли бы Его и в реальности, если бы Он пришел к ним в дом так, как Он ходил когда-то по Святой Земле – в образе нищего Странника.
Мне хочется верить, что архиереи и старейшины не содействовали бы вновь тому, чтобы Христос был распят, если бы вдруг евангельская история повторилась сегодня.
И, наконец, мне очень хочется верить, что я не оказался бы среди кричащих: «Распни, распни Его!»
Но здесь я останавливаюсь, понимая, что слишком многого мне хочется.
И Христос был бы распят человечеством вновь, явись Он в наши дни, а не две тысячи лет назад. И что самое горькое для меня – я, скорее всего, был бы в числе Его распинателей.
…И тогда я сжимаю кулаки до боли и еще сильнее начинаю любить Его – всегда Странного и Отверженного, всегда Славного и Святого, всегда Кроткого, Распявшегося за всех людей, а значит и за меня.
Христос тихо приходит сквозь затворенные двери… И уходит тоже тихо. Он может находиться там, где мы не думаем Его встретить. И Он может не быть там, где мы самоуверенно Его ждем.
Сами по себе храмы не прибавляют и не убавляют в нас веры, ибо вера – это дар. И чем вера страннее, тем она вернее для меня, по сказанному: «Для иудеев – соблазн, а для эллинов – безумие. Для нас же, уверовавших, – сила Божия».
Я желаю вам веры, потому что больше мне нечего пожелать, потому что именно вера (а не внешнее величие храмов и мощь религиозных организаций) есть победа, победившая мир… победившая зло кротостью и любовью, жалостью и состраданием.