Мне едва хватило сил, чтобы плюхнуться в кресло на лужайке, и я сделала вид, будто увлечена крокетом, в который играли Кеннет и Урсула.
Компресс уже остыл, и мне очень некомфортно.
Но разве я не должна пострадать за свою ложь? Один мучительный вопрос не дает мне покоя: долго ли еще удастся ускользать от Кеннета?
Я не могу оставаться здесь весь день. Придется сказать дорогой доверчивой мисс П., что зуб перестал болеть. Иначе мама пошлет за доктором Хантом, и тогда все вскроется. Моя дорогая, богобоязненная мамочка даже представить себе не может, в какие бездны разврата я пала!
Если б я только подхватила какую-нибудь жуткую заразную болезнь, чтобы меня посадили на карантин! Я уже почти утратила веру в Божье заступничество и сомневаюсь, что зло всегда наказуемо.
Да что я такое пишу? Докатилась до богохульства!
О, я буду жестоко наказана за свои слова.
Как ни странно, дневник стал моим единственным настоящим другом, несмотря на то, что я вынуждена описывать в нем такие ужасные и гнусные вещи. Ведь, помимо этого, я не могу думать ни о чем другом. Хотя вчера я пережила великие страдания, тело мое не осквернено. Слабое утешение… но оно меня все же успокаивает.
Кеннет делает вид, будто ему нравятся смехотворные ухаживания Урсулы и ее непрестанная болтовня. Я пишу «делает вид», поскольку заметила, как он пару раз подмигивал Анджеле, пока Урсула не видела, и Анджела в ответ улыбалась ему и качала головой. Понятия не имею, что они задумали, но что-то явно назревает.
Когда мы вчера легли спать, Урсула без умолку шептала о Кеннете, восхищаясь его красотой, недюжинным умом и проницательностью. Она твердила, что намерена «заполучить его» и что парень его возраста и с такой внешностью, пусть даже совсем неопытный, станет лакомой добычей.
— Что ты об этом думаешь? — спросила она в темноте.
Я не ответила. Если б она только знала! Но я ничего не могу рассказать… Это чудовищная мысль, однако, признаться, я отчасти надеюсь, что ее неприкрытое распутство отвлечет их внимание от меня.
Похоже, они выжидают. По крайней мере, после переезда Урсулы они ведут себя благоразумнее, а по вечерам, проверив мой дневник, уходят к себе в комнаты и запирают дверь на ключ.
Мне только что пришла в голову внезапная кошмарная мысль. Своим развязным поведением Урсула, несомненно, раскрыла собственные намерения. В таком случае им нечего бояться. Так чего же они ЖДУТ? Я нисколько не доверяю Урсуле. Она рабски потакает собственным желаниям. Этим двоим достаточно внушить ей что-нибудь, и она объединится с ними, став третьей моей мучительницей.
И все же, вспоминая викария, я задаюсь вопросом, как такой стойкий поборник добродетели и благочестия, такой в высшей степени порядочный и, можно сказать, непреклонный в своей добродетельности человек, как мистер Гарет, мог произвести на свет столь бесстыдную, беспринципную, аморальную дочь? При одной мысли о старом садовнике я вздрагиваю в отвращении. Но теперь я знаю: то, что люди зовут удовольствием, приводит в самые бездны вырождения. Эта цепочка мыслей почему-то привела меня к Незабудке. Мне удалось избавиться от ее постоянного присутствия, пожаловавшись, что якобы она будит меня по ночам… Я попросила поставить ее корзинку в комнате для шитья. Недавно мама упрекнула меня, что я потеряла всякий интерес к этому восхитительному маленькому созданию.