Выбрать главу

Загадки, встававшие перед биологией вплоть до эпохи кибернетики, потеряли свою таинственность, хотя многое еще оставалось сделать. Теперь у нас было понимание общей природы информации, цели, стохастического процесса, мышления и эволюции, так что на этом уровне разработка деталей частных случаев становилась делом техники.

На место старых загадок встали новые. Эта книга является попыткой охарактеризовать и выделить некоторые из них [в частности, исследовать, каким образом возникает новое понятие священного в недуалистическом взгляде на мир]. В ее цели входит предоставление возможности читателю начать знакомство с новыми загадками, сделать их более понятными и, возможно, разработать некоторые дефиниции для новых проблем. Дальше этого я идти не собираюсь. Миру потребовалось 2500 лет, чтобы решить задачи, предложенные Аристотелем и сформулированные Декартом. Решить новые проблемы отнюдь не легче, чем старые.

Название этой книги намеренно содержит Предупреждение. Кажется, что каждый новый шаг вперед в Науке предлагает и инструментарий, который вроде бы отвечает запросам и инженеров, и представителей прикладной науки. И обычно эти люди хватаются за него без тени Лущения. Их благие намерения (правда, слегка Вспахивающие нетерпением и жадностью) обычно приносят.столько же вреда, сколько и пользы, в лучшем случае делая более заметным следующий слой проблем, которые необходимо понять, прежде чем мы удостоверимся, что прикладники не нанесут непоправимого ущерба. За каждым шагом вперед в науке всегда стоит маточная порода (matrix, mother lode), состоящая из неизвестных, из которых были получены новые частичные ответы. Но голодный, перенаселенный, большой, честолюбивый и полный конкуренции мир не хочет ждать, пока мы узнаем больше, а стремится туда, куда страшатся ступить ангелы.

У меня вызывают слабую симпатию такие доводы, относящиеся к «потребностям» мира. Я отмечаю, что те, кто им способствуют, обычно хорошо оплачиваются. Я не верю заявлениям ученых-прикладников, что то, чем они занимаются, полезно и необходимо. Я подозреваю, что их нетерпеливый энтузиазм, стремление действовать – не просто показатель нетерпения и не честолюбие пирата. Мне кажется, что здесь глубоко скрывается страх перед эпистемологией.

II. МИР МЫСЛИТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА (ГБ)

Прежде чем мы пойдем дальше, я хотел бы остановиться на контрасте между Креатурой и Плеромой, сделанном Карлом Густавом Юнгом. Это даст нам еще одну отправную точку для эпистемологии, такую, которая окажется лучшим первым шагом, чем разделение разума и материи, приписываемое Рене Декарту. Вместо старого картезианского дуализма, который говорил о разуме и материи как различных субстанциях, я хочу говорить о природе мыслительного процесса, то есть о мышлении в самом широком смысле этого слова, а также о соотношении между мышлением и материальным миром.

Я собираюсь включить в категорию мыслительного процесса (mental process) ряд явлений, которые многие люди не считают процессами мышления. Например, я включу процессы, которыми вы и я постигаем нашу анатомию – приказы, фальстарты, самокоррекцию, повиновение обстоятельствам и т.д., то есть такие процессы, благодаря которым мы достигаем дифференциации и развития зародыша. «Эмбриология» для меня – это мыслительный процесс. Также я включу более загадочные процессы, благодаря которым происходит так, что формальные связи нашей анатомии можно признать у человекообразной обезьяны, лошади и кита – то, что зоологи называют гомологией, то есть в термин «мыслительный процесс» я наряду с эмбриологией включу и эволюцию.

Наряду с этими двумя большими разделами – биологической эволюцией и эмбриологией – я включаю все менее крупные области управления информацией и приказами, которые происходят внутри организмов и между организмами и что в целом мы называем жизнью.

На самом деле там, где информация – или сравнение – является существенным для нашего объяснения, там я вижу мыслительный процесс. Информацию можно определить как разницу, производящую разницу. Сенсорный конечный орган – это сравнивающее устройство, реагирующее на разницу. Конечно, этот орган материален, но мы.воспользуемся термином и свойством реагирования на разницу, чтобы показать его «мыслительное» функционирование. Подобным же образом чернила на странице материальны, но они не являются моей мыслью. Даже на самом примитивном уровне чернила не являются сигналом. Разницей между бумагой и чернилами является сигнал.

Справедливо, конечно, что наши объяснения, наши учебники, касающиеся неживой материи, полны информации. Но вся эта информация наша, она является частью наших жизненных процессов. Мир неживой материи, Плерома, описанный в законах физики и химии, сам не содержит описания. Камень не реагирует на информацию и не использует приказы, информацию, методику проб и ошибок в своей внутренней организации. Для того, чтобы отреагировать поведенчески, камню пришлось бы использовать внутреннюю энергию, как это делают организмы. Тогда он перестанет быть камнем. На камень воздействуют «силы» и «импульсы», но не различия.

Я могу описать камень, но он сам описать что-либо не может. Я могу использовать камень как сигнал – возможно, как веху. Но это не веха.

Я могу дать камню имя, могу отличить его от других камней. Но это не его имя, и он различать не может.

Он не использует и не содержит информацию. Что происходит с камнем и что он делает, когда никого нет рядом, – не является частью мыслительного процесса любого живого существа. Для этого он должен каким-то образом вырабатывать и принимать информацию.

Вам следует понять, что в то время, как Плерома не обладает ни мыслью, ни информацией, она все-таки содержит (и является маточной породой) инерцию, причину и следствие, и т.д., которые являются (за отсутствием лучшего термина) имманентными для Плеромы. Хотя их можно перевести (опять-таки за отсутствием лучшего слова) на язык Креатуры (где только и может существовать язык), материальный мир остается тем не менее недоступным, кантовской «вещью в себе», к которой вы не можете приблизиться. Все, что мы говорим о Плероме, – это из области догадок и предположений, а такие мистики, как Уильям Блейк, например, откровенно отрицают ее существование.

Обобщая сказанное: мы будем пользоваться термином Юнга «Плерома» в качестве названия неживого мира, описанного физиками, который сам по себе не содержит отличительных признаков, не проводит разграничении, хотя мы должны, конечно, делать различия, когда мы его описываем.

Напротив, мы будем пользоваться термином «Креатура» для мира объяснений, в котором сами подлежащие объяснению явления управляются внутри себя и определяются различием, отличительными признаками и информацией.

[Хотя в данной дихотомии между Креатурой и Плеромой существует очевидный дуализм, следует четко уяснить, что эти два понятия никоим образом не разделимы и нераздельны, кроме уровней описания. С одной стороны. Креатура существует внутри и через Плерому; использование термина Креатура утверждает наличие определенных организационных и коммуникативных характерных черт, которые сами материальными не являются. С другой стороны, знание Плеромы существует только в Креатуре. Мы нуждаемся в обеих, только существующих вместе, и никогда по отдельности. Законы физики и химии ни в коем случае нельзя считать неприменимыми для Креатуры, но для объяснения их недостаточно. Таким образом, Креатура и Плерома не являются, подобно «разуму» и «материи» Декарта, раздельными субстанциями, так как мыслительные процессы требуют для своего воплощения материального окружения – такого, где Плерома характеризуется организацией, позволяющей ей подвергаться воздействию как информации, так и физических явлений.