Судя по выражению лица, генерал из того, что сказала ему Ольга, кроме упоминания о революции, ничего не понял и натянуто улыбнулся:
— Да, Наташа очень увлечена общественным благом. Вы этим тоже интересуетесь?
— Нет, мне по фигу, — призналась Ольга, — у меня и без того своих проблем хватает. Правда, Арик?
«Арик» вместо того, чтобы устыдиться приземленности своей молодой возлюбленной, счастливо улыбнулся и согласился:
— Конечно, конечно, Олюшка.
Действительный статский советник посмотрел на гостей странным взглядом и больше ничего не спросил. Мне сделалось неловко за представителей моего времени, но вмешиваться в разговор я не стал.
Обедали мои предки в небольшой столовой. Особых изысков в сервировке не было, но обставлено все было прилично и, как говорится, со вкусом. Мои ностальгические надежды на широкое, изобильное застолье восемнадцатого века не оправдались. Кухня была смешанная русско-французская, что, впрочем, имело свои вкусовые прелести.
Оля, впервые в жизни столкнувшись с полной сервировкой стола, не растерялась в избыточном количестве ножей, вилок, рюмок с фужерами и вела себя очень непосредственно. Единственно, кого коробили ее простецкие замашки, это революционерку-народницу. Когда перед обедом она очередной раз начала распинаться в своей любви к «простому народу», я порекомендовал Наталье Александровне присмотреться к его типичной представительнице, получившей не только среднее, но и незаконченное высшее образование, После этого революционерка слегка привяла и с повышенным вниманием слушала речения и суждения очаровательной «Олюшки» из народа.
Впрочем, в основном контакт поколений проходил доброжелательно. Генерал интересовался ближайшими историческими перспективами России. Софью Аркадьевну больше занимали семейные отношения в недалеком будущем и карьерные перспективы ее сыновей, которые учились в частной Поливановской гимназии на Пречистенке,
Мы с Гутмахером просвещали собравшихся на этот счет, а Ольга вносила в разговор элементы футуристической обреченности, которые пугали почтенную хозяйку.
После обеда дамы уединились в малой гостиной, а мы, мужчины, отправились курить сигары и пить кофей с ликером в диванную комнату. Аарон Моисеевич в барской обстановке чувствовал себя вполне комфортно и, пользуясь своей феноменальной памятью, довольно подробно пересказывал генералу исторические реалии начала двадцатого века.
Почти все из услышанного Александра Ивановича огорчало, особенно предстоящее поражение России в войне с Японией. Поначалу у него даже возникло желание как-то использовать полученную информацию и попытаться вмешаться в историю на стороне Отечества, но мы с Гутмахером довольно быстро сумели его убедить, что дело это совершенно бесперспективное, Когда начинают совершаться какие-нибудь значительные исторические события, в них задействуются многие силы и факторы, не подвластные воле одного человека, какое бы значительное место в социальной иерархии он не занимал.
— Но ведь можно попытаться объяснить все государю, как-никак, он имеет возможность влиять на внешнюю политику, — попытался найти контрдоводы генерал.
— А он вам поверит? Вы сможете его убедить? — не без насмешки поинтересовался я.
Александр Иванович подумал и удрученно махнул рукой.
— А вы знаете, что ваш прямой, непосредственный начальник граф Витте на днях получит из казны двести тысяч рублей в награду за успешные действия русских войск в Китае? — совершенно неожиданно спросил Гутмахер.
— С каких это пор Сергей Юльевич стал графом и про какие двести тысяч вы говорите? — не понял его действительный статский советник. — Тем более что в государственной казне сейчас шаром покати.
— А он разве не граф ? Даже я помню, что он граф, — вмешался я.
Гутмахер согласно кивнул:
— Про эти деньги я вспомнил случайно, где-то недавно читал. Такими суммами наградили генерала Куропаткина, Ламздорфа и Витте в самом конце девятисотого года.
— Ничего об этом не знаю, да и странно, Государь не очень жалует Куропаткина, хотя и вынужден был назначить его в позапрошлом году военным министром.
— А я, честно говоря, ни о каких Куропаткиных и Ламздорфах даже не слышал, — признался я. — Как и о войне в Китае.
— Ламздорф — наш министр иностранных дел, Куропаткин — военный министр, — машинально прокомментировал Александр Иванович. — Когда же Витте получит графский титул?
— Кажется, в то время, когда был, вернее сказать, будет, премьер-министром, — ответил Гутмахер.
— Он что, еще и премьер-министром станет! — поразился хозяин. — Ну, это уже ни в какие рамки…
— Так Витте вроде бы провел денежную реформу, укрепил рубль, — решил и я показать свою образованность.
— Сейчас у нас довольно часто поминают деятелей вашего времени, особенно его и Столыпина.
— Какого Столыпина?
— Петра Аркадьевича, — пояснил всезнающий Гутмахер. — Саратовского губернатора, в будущем премьера.
— Вообще-то род Столыпиных довольно известный, бабушка Лермонтова была урожденная Столыпина, но ни о каком Петре Аркадьевиче я не знаю. В Саратове сейчас совсем другой губернатор. Может быть, вы говорите о Гродненском предводителе дворянства? Про такого я слышал.
— Может быть, он еще не получил известность как выдающийся деятель, значит, у него еще все впереди, — успокоил я предка. — Вы не хотите присоединиться к дамам?
— Немного позже, мне еще кое-что хотелось бы узнать у Аарона Моисеевича, — сказал генерал.
Оставив их углубляться в историю, я один отправился проведать наших дам, пивших свой чай в малой гостиной. Здесь царила Ольга, взахлеб рассказывая внимательным слушательницам о своем замечательном времени. Я извинился, что вторгаюсь на сопредельную территорию, и примкнул к пассивной части аудитории. Софья Аркадьевна растеряно улыбнулась и ввела меня в курс дела:
— Ольга Глебовна рассказывает нам с Натали про русское студенчество.
— Ну, да, — воодушевилась Ольга, — у нас студенты делятся на нормальных, кто тусуется, и на ботаников.
— Я тоже любила ботанику, — призналась хозяйка, — сама в детстве собирала гербарий.
— Да, нет, ботаники не в том смысле, что которые ботаники, — прервала ее Оля, — я имела в виду, что наши ботаники — полный отстой, ну, зубрилы по-вашему, а нормальные — тусовщики. Ну, те, которые продвинутые, а другие — полный отстой! Неужели не понятно!
— Оля хочет сказать, что зубрил и тех, кто любит учиться, студенты называют «ботаниками», а те, кто только гуляет и развлекается, нормальные, продвинутые молодые люди, — ехидно перевел я на старорусский язык молодежный сленг.
— Меня больше интересует будущая революция, — вмешалась в разговор Наталья Александровна. — Оля, — обратилась она к Дубовой, — сколько я могу судить, Алексей Григорьевич ретроград и относится к революции отрицательно. Расскажите лучше вы сами, как все было на самом деле.
Ольга озадачено посмотрела на пылкую барышню и пожала плечами:
— Да это когда было! Я, конечно, в школе проходила. Леш, когда революции были — в пятом и семнадцатом? Потом, вроде, была гражданская война. Я в таких вещах не Копенгаген, мне это по барабану. Вот если про музыку, так вы в этом не рубите, у вас даже групп нет. Про революцию вы лучше у Арика спросите, он профессор и вообще чувак правильный, я от него уже который день тащусь. Он вот-вот Нобеля схватит, и мы с ним в Швецию двинем. Я еще не знаю, где лучше жить. Мне лично и здесь некисло, но с нормальной капустой лучше на западе жить.
— Ольга, кончай стебаться, — перебил я Дубову, — не видишь, что ли, что тебя не понимают. Говори нормальным языком.
— Да я, правда, почти ничего о революции не помню. Ну, сначала была революция, потом эта, как ее коллективизация, потом вроде война. Ты, Наташ, правда, не обижайся, ну зачем нам молодежи знать эти ваши разборки?
— А как же эмансипация, вот я вижу, вы, Ольга Глебовна, носите мужской костюм. Разве в ваше время барышни перестали носить платья? — спросила Софья Аркадьевна.