— Вам, наверное, очень больно, если вы так ругаетесь? Вам это зачтут как смягчающее обстоятельство, — услышал Покровский откуда-то сверху. Сначала он увидел ноги в теплых сапожках, а затем уже и их обладательницу, девушку лет шестнадцати. Она стояла за невысоким забором, окружавшим старинной постройки двухэтажный дом. Получилось так, что свалился Арсений прямо к ее ногам. Кряхтя, как старый дед, он сделал попытку подняться. Как оказалось неудачную: только он выпрямился в полный рост и наступил на правую ногу, как все повторилось.
— Ой, блин!
— Уже лучше, — прокомментировала девочка, а затем добавила:
— Не вставайте, дядя, я сейчас вам трость принесу.
Покровского, ставшего на четвереньки, разобрал смех. Десять минут назад он парил в эмпиреях, цитировал великих, а сейчас стоит, как собака у забора на четырех конечностях, чувствуя вот уже который раз за последнее время свою полную беспомощность.
Он подполз к забору вплотную и вновь постарался подняться. На этот раз более удачно. Но наступить на больную ногу Арсений не решался, так и стоял на одной ноге, обхватив забор руками. Только сейчас он заметил кресло-качалку с накинутым на него пледом. Кресло стояло, окруженное несколькими деревцами. Пара вишен, яблонька, куст сирени — вот и весь садик. Нет, не весь — почти у стены дома наблюдательный Арсений разглядел куст бузины. И он забыл о боли. Вновь возникло чувство, что это уже было с ним. Бузина стояла голая, от этого казавшаяся какой-то сиротливой и одинокой среди других деревьев. Но взгляд Арсения, как магнитом, притягивали красные гроздья мелких ягод. Куда им до рябиновых, но было что-то трогательное в этой украшенной наготе. А еще будто что-то древнее, давно забытое поднималось из глубины подсознания…
— Что ты ищешь? — вернул Арсения женский голос, раздавшийся в доме. Где-то его он уже слышал… — Наташа, кому я говорю? И перестань так быстро ходить, тебе нельзя.
— Я не летаю, Лена, а еле ползаю. А ищу трость.
— Какую? Дедушкину?
— Ну да, какую же еще?
— Зачем, Наташа, тебе трость?
— Не мне, там человек на улице упал, подняться не может.
— А если он просто пьяный?
— А что, пьяные разве не люди?
— Гуманистка ты наша… Ладно, пойдем посмотрим твою людь.
— Сначала трость найди.
— Сначала посмотрю.
Двое разговаривали в приоткрытой террасе, потому и было хорошо слышно все, о чем они говорили. Покровскому стало неудобно — будто стоял и подслушивал. Уйти бы, да получится ли? И в какую сторону идти?
Скрипнула дверь. Первой вышла девочка, а за ней… Несмотря на сумерки, он сразу узнал ее. Та самая незнакомка, которой он подписывал книгу в библиотеке. Значит, ее зовут Леной… Почему-то, впервые за много лет, Покровский почувствовал, что стесняется. Стесняется предстать перед ней в таком беспомощном виде, стесняется показаться ей смешным… Резко повернулся — была не была! — шаг, второй…
— Блин!
— Жаль, вы остаетесь пока на месте, — резюмировала девушка.
— В каком смысле? — смирившийся Арсений решил сидеть на земле и не дергаться. Спросил, чтобы просто что-то сказать.
— Во всех.
— Тогда что я должен кричать в таком случае?
— Не кричать, а сказать спокойно…
— Спокойно?
— Да, спокойно и с благодарностью: «Спасибо Тебе, Господи, за все».
— Сама не пробовала?
— Она говорит это каждый день, — наконец и спутница девочки вступила в разговор. Обе уже вышли на улицу и подошли к Покровскому, который угнул голову вниз, стараясь быть неузнанным.
— Что с вами случилось, Арсений Васильевич? — спросила женщина, наклоняясь над писателем.
— Лена, ты хочешь сказать…
— Да, солнышко, это твой любимый писатель.
Пока они щебетали, «любимый писатель» принял знакомую позицию на четвереньках, а затем, чертыхаясь, стал подниматься. Да, глупее положения не придумать.
— Давайте я вам помогу, — Елена взяла Арсения под руку, но сразу же отпрянула:
— Фу! Какое амбре. Это надо же так, простите, нализаться.
— Это совсем не то, что вы подумали. Я не пьян.
— Да ну? Это вы Наташке расскажите.
— Слушайте, не верите — ваше право. Скажите, в какой стороне монастырь и я пойду.
— А сможете?
— Не смогу — поползу. До утра, надеюсь, доползу.
— Если будете шустро ползти — уже к полуночи будете на месте. Представляю, как вам будет рада матушка.
Пока мужчина и женщина общались таким образом, девушка молча с распахнутыми глазами смотрела на писателя. Не сговариваясь, Елена и Арсений, повернули головы в ее сторону.
— Сочувствую, дочка: большое видится на расстоянии. К кумирам лучше не приближаться близко. Мой опыт показывает, что разочарование в этом случае неизбежно.
— Лена, что с тобой?
— Со мной ничего. А почему ты спрашиваешь?
— Неужели ты не видишь, что ему больно?
— Спасибо тебе, девочка. Даже находясь на четвереньках приятно встретить человека, а не людь.
Лена промолчала. В наступившей темноте Покровский увидел, как вспыхнуло ее лицо.
— Сейчас я принесу вам трость, — только и сказала.
— Знаете, а я себе таким вас и представляла, — произнесла девочка, когда ушла Лена.
— Смейся, смейся. Я не обижаюсь. Наверное, заслужил.
— Конечно, заслужили. Знаете, почему вы падаете?
— Знаю. Потому что повредил связки.
— И совсем не поэтому.
— Вот как, тебе известна истинная причина?
— Да вы и сами ее знаете, только боитесь самому себе признаться.
— «Какая странная девочка, — подумал Покровский, — мать называет по имени, пытается говорить о вещах, о которых понятия не имеет».
В этот момент Наташа как-то странно посмотрела на Арсения, он даже смутился: ему показалось, что девочка прочитала его мысли. Ерунда какая-то. В дверях дома уже показалась Елена.
— Итак, я часто падаю потому…
— Потому что перестали идти вперед.
— Вот как? А что же я делаю?
— Топчитесь на одном месте. Там этого не любят.
— Где это — там? — Покровский упорно продолжал притворяться непонимающим.
— Там же, где слышат каждое ваше слово.
— Вот, возьмите. Вернете, когда перестанете падать.