— Я не понимаю, почему вы все это говорите.
— Не понимаете? Хорошо, я вам объясню. Шесть месяцев назад вам удалось узнать о Марине Гордеевой нечто такое, что вы посчитали возможным использовать к качестве компромата. Марина попалась на удочку, и в течение этих шести месяцев добросовестно выплачивала положенную сумму, добывая деньги всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Однако настал момент, когда платить вам она больше не смогла. Несколько дней назад она сказала вам об этом, и вы, разозлившись, аж четыре раза воткнули ей в спину нож настолько глубоко, что первый же удар оказался смертельным.
— Я не убивала Марину! Правда, не убивала! — принялась она защищаться с таким отчаянием и дрожью в голосе, что я сразу поняла — в этом сражении победа будет за мной.
— Правда? Но минуту назад вы, кажется, говорили мне, что вообще не знаете никакой Марины Гордеевой.
Она сникла и опустилась в кресло, вернее, даже не опустилась, а упала как подкошенная. Минута прошла в полной тишине, а потом она повторила:
— Я правда ее не убивала.
— Но шантажировала, это уж точно, — возразила я.
— У вас нет доказательств… — неуверенно произнесла Светлана.
— Ошибаетесь! Если бы у меня их не было, я бы к вам не пришла. Ведь в ювелирном магазине, том самом, в который вы сдали для продажи Маринино колье, черным по белому написана в журнале не только ваша фамилия, но и все ваши паспортные данные. А колье своей жены уже опознал и, кстати, выкупил обратно, супруг Марины. Я, между прочим, не совсем понимаю, почему на этот раз именно вы пошли сдавать в магазин очередную Маринину драгоценность? Ведь обычно она делала это сама, а вам просто отдавала деньги за проданную вещь…
— Мне просто колье понравилось. Я и не думала его продавать, сама носить собиралась, но обстоятельства так сложились, что мне срочно деньги потребовались, вот я его и решила продать, — окончательно сдавшись, наконец раскололась она.
— С этим понятно. Ну а почему вы ее все-таки убили?
— Да не убивала я ее, клянусь вам, не убивала. Ну не верите — спросите у соседки, я в тот вечер у нее сидела, пирожки ей лепить помогала. Правда не убивала! — она смотрела на меня с мольбой.
Но моя уверенность была напускной, потому что я не могла знать наверняка то, что именно Назарова убила Гордееву. Только вот показывать этого я ей не собиралась.
— Послушайте, Светлана… Возможно, и не вы убили Марину. Но знаете, особенность работы наших милицейских структур такова, что они вряд ли захотят копать слишком глубоко и искать истинного виновника того, что произошло. Им вполне достаточно будет и вас, ведь то, что вы шантажировали Гордееву, доказано, доказано и то, что у вас вполне могла быть причина, чтобы ее убить. А все остальное они доказывать не станут. Так что в данном случае ваша невиновность вряд ли кого-то будет интересовать. Для капитана Ноготкова, который ведет это дело, гораздо важнее просто найти козла отпущения — человека, которого можно представить виновным, закрыть дело и, возможно, получить очередное звание. Вы уж мне поверьте, я отлично знаю капитана Ноготкова.
Моя тирада оказалась, видимо, настолько убедительной, что Назарова заломила руки от отчаяния.
— Что же мне делать! Ведь я правда ее не убивала!
Сделав вид, что призадумалась, я некоторое время помолчала, а затем немного нерешительно произнесла:
— Я могла бы вам помочь. Но для этого вы должны мне рассказать абсолютно все — все, что вы знаете о Марине. Чем вы ей угрожали?
Она сдалась сразу, это было видно по ее глазам. Мой тактический прием сработал — сначала представив ее положение как безнадежное, я затем подкинула ей соломинку, за которую она и уцепилась.
— Это случилось полгода назад… Может, чуть больше. Я тогда работала горничной в гостинице «Азия» на проспекте Пирова. Было лето, я и убиралась в одном из номеров. Створки окна были открыты настежь, и я протирала пыль с подоконника, когда услышала, что в соседнем номере, в котором тоже открыто окно, разговаривают двое. Сперва я не придала этому значения, но потом голос женщины — а разговаривали мужчина и женщина — показался мне знакомым, но в тот момент я так и не вспомнила, кому он принадлежит. Я остановилась и прислушалась. Они говорили о ребенке.