Хронотоп повествования Брауна многомерен и существенно отличается от воображаемой поездки по России, которую в XVIII в. «совершил», в частности, француз П.-Ш. Левек[44]. У обычного путешественника событийный ряд имеет прямое линейное построение, обусловленное необходимостью рассказывать о перемещениях повествователя «и событиях, с ним происходящих, в хронологическом порядке. Повествователь в этом жанре не имеет права переходить из будущего в прошлое и наоборот, произвольно менять порядок событий. Он „обязан“ вести читателя за собой строго по маршруту»[45]. Но Браун последовательно описывает свой «маршрут» только в начале, а по «достижении» уральских предгорий его «поездка» становится нелинейной.
Воображаемое путешествие наглядно подтверждает вывод Эйнштейна о локальности времени, его привязанности к конкретной системе наблюдения и измерения. Странствуя по Росси в годы, когда основным средством передвижения по ней был не поезд, а пароход и гужевой транспорт, ментальный исследователь Урала Браун передвигается в пространстве быстрее современных авиалайнеров и космических кораблей. Он делает это с помощью мысли, а железнодорожными рельсами и руслами судоходных рек ему служат книги, рассказы друзей, информаторов и бывших сослуживцев (псевдоинклюзивное включение их в действие является у него элементом авторской экспрессии[46]), причем не только периода «поездки» – у брикольера (а Браун, несомненно, является таковым) все идет в дело[47]. Кстати, благодаря использованию одновременно нескольких литературных жанров (повествования, воспоминаний, анекдотов, преданий, публицистики, нон-фикшн, эпистолярных вставок и т. д.), что, по мнению исследователей, является обязательным для текстов путешествий[48], травелог воображаемого путешественника приближается к художественному произведению. Впрочем, большинство таких сочинений в XIX в. были не только научными, но и литературными конструкциями[49].
Применяя метод «передоверенного путешествия», т. е. выстраивая свои «воспоминания» на основе чужих круизов[50], шотландский лесовод «перемещается» по Уралу не из одного географического пункта в другой, а присутствует сразу во всех (ср. принцип квантовой суперпозиции), и в его книге одновременно наличествуют образы биографического, исторического, космического, календарного и суточного времени. Пространство как таковое в этерналистском по сути сочинении Брауна исчезает, оно обнуляется, и пространственно-временной континуум разрушается[51]. В реальности такое невозможно[52]. Брауна мало интересует сам путь и переживание расстояния – их у него нет. Его, как и реальных путешественников новейшего времени, больше заботит не сам маршрут, а отдельные точки на нем, места остановок, где можно произвести исследования[53]. «Неполноценность» сконструированного Брауном пространства[54] способствовала субъективности его суждений, и это не связано со спецификой воображаемого путешествия (такое может случиться и с реальным вояжером-разиней): просто автор использовал достаточно узкий круг источников.
У воображаемого путешествия Брауна имеется тот же набор элементов, что и у реальной поездки. Вояжер присутствует в своем сочинении, у него есть реализаторы маршрута: корректирующие путь перевозчики, проводники/экскурсоводы (письма его друзей и записки предшественников – путеводителей как таковых тогда не было[55]), функцией которых является интерпретация локального текста, исполняющие роль случайного фактора в реализации экспедиционной программы друзья-«попутчики» (многочисленные рассказчики), и, наконец, автохтоны (местные информанты) – творцы и хранители локальных мифов[56].
Ридли и Споттисвуд не имели того бэкграунда, которым обладал Браун, – ранее они не бывали в России. Ридли посетил царскую империю в годы, когда ее территория стремительно покрывалась сетью железных дорог, обладавших несомненным преимуществом перед параходом и тарантасом в отношении скорости передвижения. Однако общение автора с местными жителями в силу обстоятельств происходило в основном в рамках его профессиональных интересов (правда, технических аспектов в своих записках он не касается[57]), поэтому собеседниками англичанина чаще всего выступали инженеры, геологи, естествоиспытатели и чиновники. Наблюдения Ридли над бытом остального населения России – очень поверхностные и мимолетные, они, как правило, сделаны из окна поезда (уже и так сжимавшего пространство и устранявшего из него значительные фрагменты[58]), с палубы парохода или с дрожек. Вне своей профессиональной среды автор книги более или менее подробно рассказывает только о той категории россиян, с которой ему пришлось непосредственно и постоянно общаться в течение трех месяцев, проведенных в поездке, – кучерах[59].
44
46
Об этом см.:
47
51
Ср.:
52
54
В «полноценном» его описании обязательно должна присутствовать связка «здесь-теперь»
57
58
Подробнее см.:
59
Несколько шире и глубже с Россией в дни геологического конгресса успел познакомиться американский химик, геолог и религиозный деятель Джеймс Эдвард Талмедж (1862–1933), печатавший в течение 1898 г. в детском религиозном журнале свои путевые записки (см.: