«Сначала он принялся резать хлеб ножницами, затем принялся бросать его птицам, для чего пришлось открывать и закрывать створный переплет — работа довольно хлопотная. Затем он обмотал проволоку вокруг зубов и хотел проделать то же самое со мной, но, естественно, я воспротивился этому. Хуже того, он снова схватил ножницы и сделал вид, будто собирается резать все, что попадет ему под руку. Чем больше я старался помешать ему, тем громче он визжал от восторга. Странно, но у него было при этом неприятное выражение лица. Он захотел стричь мои волосы, затем свои. Л когда я попытался помешать ему, он спрятался за портьеру и обмотал ее вокруг себя. Когда я извлек его оттуда, он успел отрезать себе прядь и очень расстроился, когда я сообщил ему, что у него на этом месте образовалась проплешина. Затем он попытался резать ножницами обои и портьеру. Кончилось тем, что он принялся извлекать свинцовые гирьки из портьер. Покончив с этим, он пригласил меня пойти с ним в игровую комнату, но я ему сказал, что уже почти шесть часов. Он стал спускаться вниз, крича, что вынул из портьер свинец».
В тот день уроков больше не было, однако этот эпизод, скорее «волнующий, чем приятный», показал, что мальчик стал лучше усваивать английский.
Уезжая в конце весны 1914 года на летние каникулы в Англию, Гиббс был вполне удовлетворен успехами своего ученика и добрыми отношениями, которые у них сложились.
Глава 5. Наступает тьма
СУДЯ ПО РАССКАЗАМ СОВРЕМЕННИКОВ, весной и летом 1914 года погода стояла великолепная. Уверенный в своем будущем, оптимистически настроенный, теплым солнечным майским днем Сид отправился морем на родину, чтобы провести мирное лето с отцом, который отошел от дел и, передав банк своему преемнику, жил теперь в принадлежащем их семейству доме в Нормантоне. Гиббс-старший получал большое удовольствие от общества сына, его рассказов о жизни при русском Императорском Дворе и давно позабыл о разочаровании в выбранной Сидом профессии. В те чудные дни они совершали вдвоем продолжительные прогулки и наслаждались доброй трапезой, приготовленной тетушкой Хэтти, которая поселилась у них в доме, чтобы заботиться о Джоне Гиббсе.
Сид сделал много фотографий своих Августейших учеников и окружения, в котором жил, и теперь показывал их членам семейства, приехавшим взглянуть на «эмигранта», пока он дома, и послушать о его приключениях. Счастливое лето, проведенное Сидом вместе с отцом, будет последним для них, хотя ни тот, ни другой тогда даже не подозревали об этом. Мир, простиравшийся за пределами семейства Гиббсов, казался безмятежным, прочным и великолепно устроенным, как с сердечной тоской вспоминал Уинстон Черчилль:
«Мир, находившийся в двух шагах от катастрофы, был очень ярок. Страны и империи, увенчанные принцами и владетельными особами, повсюду величественно возвышались, наслаждаясь благами продолжительного мира. Все были установлены и закреплены — казалось, надежно — с помощью гигантских противовесов. Две мощные европейские системы взирали друг на друга, сверкая и бряцая доспехами, но спокойным взглядом… Неужели в конце концов нам предстояло достичь международной безопасности и всеобщего мира с помощью чудесной системы равновесия и равных вооружений, с помощью проверок и контрпроверок насильственных действий, становившихся все более сложными и тонкими? Неужели Европа, таким образом организованная, сведенная в группы, соединенная такими отношениями, объединится, создав целый, великолепный организм, способный получать и наслаждаться неслыханным изобилием, дарованным природой и наукой? Смотреть на старый мир, клонившийся к закату, было одно удовольствие».
Гот старый мир казался настолько прекрасным, настолько безмятежным, что вряд ли кто-нибудь догадывался о его предстоящей гибели. В июне состоялись два красочных морских парада, когда адмирал Дэвид Битти прибыл с боевой эскадрой британских кораблей в Кронштадт, чтобы приветствовать русский военный флот и Царя, находившегося со своей Семьей на борту яхты «Штандарт». Этот лихой моряк — самый молодой флагман британского флота — в отличие от большинства адмиралов, был безбород и чисто выбрит, но его умелые действия заставили адмирала Пакенхема восторженно прошептать: «К нам снова явился Нельсон». Из Кронштадта эскадра проследовала в Киль, чтобы нанести визит германскому военному флоту. Это также был великолепный спектакль, поставленный с целью утвердить атмосферу согласия и дружбы, несмотря на демонстрацию Германией своей грозной военной мощи.