Все понимали, что подлинную угрозу представляет Германия; Австрия была лишь предлогом. Несмотря на видимость всеобщего мира, в воздухе давно витала какая-то нервозность. Многие наблюдатели полагали, что Германия не станет рисковать своим невиданным экономическим и социальным развитием и нарушать великолепную военную организацию, начав войну, несмотря на то, что она громко кричит и размахивает кулаками. Но были и такие, кто считал, что именно эти достижения сделали немецкую империю неспокойной: немцам было необходимо пространство, где они могли бы поразмять мускулы и проявить свою энергию и предприимчивость.
После ухода Бисмарка в 1890 году Император Вильгельм повел страну новым курсом, который превратит ее в мировую державу. Вырвав Сербию из-под русского влияния, он сделал бы большой шаг в этом направлении и Германия добилась бы большого влияния на Балканах, в Турции и на Ближнем Востоке. Воспользовавшись сложившейся ситуацией, немцы проводили двойную стратегию. Они рассчитывали, что Россия пойдет на попятный вследствие ее военной неподготовленности и угрозы внутренней революции. Если же этот расчет окажется ошибочным и война станет неизбежной, то та же самая неподготовленность России позволит разбить ее быстро и без труда. «Сейчас или никогда» — начертал кайзер на полях депеши, адресованной Австрийскому Императору Францу-Иосифу, поскольку сознавал, что года через два-три быстрая индустриализация России исключит такую возможность.
Разумеется, Гиббс понимал, что сараевские убийства будут иметь серьезные международные последствия, но, как и многие другие, войны не ожидал. Однако 28 июня Австрия объявила Сербии войну, а 29 июня подвергла бомбардированию Белград тяжелой артиллерией. Когда 20 июня об этом стало известно в Петербурге, Николай II молча опустил голову, а затем, чрезвычайно неохотно, объявил полную мобилизацию. Как заметил Сергей Сазонов, «это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей. Как не остановиться перед таким решением?» Германия уже объявила войну России, однако нота была задержана графом Пурталесом [немецким послом в России] с тем, чтобы французская делегация во главе с Раймоном Пуанкаре успела отплыть на родину. Нота была вручена 1 августа.
2 августа Царь и Царица вышли на балкон Зимнего дворца и объявили русскому народу о начале военных действий. Ответом было громовое «ура», вырвавшееся из глоток многотысячной толпы, собравшейся на Дворцовой площади. Царь произнес ту же клятву, которую дал Александр I, узнав о вторжении в Россию армий Наполеона: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей». После этого люди всех классов, народностей и политических убеждений, как один, опустились на колени и запели «Боже, Царя храни!», а затем волнующие слова: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое». Были забыты все политические разногласия, все протесты, и сердца всех людей бились в едином порыве — разгромить вражескую Германию. К 4 августа войну Германии объявили Франция и Великобритания, создав «Сердечное Согласие» [союз «Антанта»], направленное против Германии.
В середине августа Гиббс получил телеграмму от Императрицы, в которой та просила его вернуться в Царское Село. Добраться до Петербурга Балтийским морем стало невозможно, поэтому Гиббс отплыл из Гулля на север, попал в Скандинавию, переплыл Ботнический залив, пересек Финляндию и оттуда поездом добрался до Петербурга. Плавание было опасным: можно было запросто налететь на дрейфующие мины.
В том же поезде волею случая ехал Великий Князь Михаил Александрович, возвращавшийся из ссылки. В свое время, вопреки решению Брата, он тайно обвенчался с дважды разведенной миловидной простолюдинкой Натальей Шереметьевской, хотя и дал Царю слово, что не сделает этого. Его непослушание повлекло за собой ссылку в Англию, но после объявления войны всем изгнанникам было позволено вернуться домой. Великий Князь, его жена, получившая титул графини Брасовой, и сын, родившийся до их бракосочетания, спустились на перрон Финляндского вокзала одновременно с Гиббсом. Михаила тотчас отправили на фронт, чтобы командовать дивизией на Кавказе.
Когда Гиббс явился во дворец, он обнаружил, что Царское Село охвачено суетой. Царь то и дело получал доклады, принимал собственных и иностранных посетителей или же посланников с фронта, куда он регулярно ездил. Императрица с головой окунулась в госпитальную работу, к которой у нее был поистине дар. Вместе с дочерьми Ольгой и Татьяной она закончила курсы сестер милосердия, и, надев форму Красного Креста, они ежедневно приходили в лазареты их имени, чтобы выполнять тяжелую работу. Помогали проводить операции, утешали умирающих, часто перевязывали ужасные раны. Даже Мария и Анастасия посещали госпитали, даря раненым цветы и улыбки. Все женщины, принадлежавшие к Императорскому Двору, в свободное время вязали вещи, привязывали тесемки к иконам, раздавая их солдатам от имени благодарного Императора.