Большинство книг, которые изучали серьезные студенты, относились к этому скептически. В работе «Основания психологии» (1885) Герберт Спенсер рассматривал интеллект как конечный продукт нервной системы животного. Лестер Уорд в «Динамической социологии» (1883) высказал предположение, что ядро высшей нервной системы заключено в сгустке протоплазмы. Дж. Генри Льюис в работе «Физическая основа интеллекта» (1877) утверждал, что умственные процессы представляют собой лишь иной аспект физических процессов, в то время как «душа» является субъективным восприятием объективных физических явлений. В «Основах физиологии интеллекта» (1874) Уильям Карпентер жестко поставил вопрос: «Может ли интеллект, основывающийся лишь на физических началах, познать находящееся за их пределами?» Дарвин, чей авторитет к этому времени стал огромен, в своей «Автобиографии» поставил этот вопрос еще острее: «Можно ли доверять интеллекту человека, который, я совершенно уверен, развился из интеллекта самого низшего животного, когда он делает такие важные выводы» относительно Бога и сверхъестественных явлений]?
Эти удары, направленные на то, что прежде считалось устоявшимся, хотя и ограниченным представлением о Боге, дали о себе знать. Аргументы сомневавшихся звучали весьма убедительно, и лишь немногие задумывались над тем, что Дарвин и его единомышленники сами делали довольно сомнительные выводы относительно природы интеллекта, возникшего по тем же причинам, т. е. имеющего низкое происхождение. Но всех по-прежнему волновал вопрос: «Можем ли мы что-то знать о Боге?
Не были ли все наши прежние представления всего лишь игрой воображения?» Два вопроса, связанные с психологией, «Формирование веры» и «Психология процесса рассуждения», которые должны были стать темами работ Гиббса, входивших в экзамен но этическим наукам, свидетельствуют, что на него было оказано вредное влияние, о котором мы говорили.
Но худшее было впереди. Покинув колледж св. Иоанна, Гиббс стал заниматься на курсах богословия при Кембриджском и Сейлсберийском университетах. Растерянность и неуверенность не получившего семинарской подготовки Гиббса сменились чуть ли не паникой — такую ситуацию создали богословы, невольно нанеся самим себе ущерб. После того как эмпирические науки стали доминировать, эти богословы не захотели допустить существования таинственной природы Бога и ничтоже сумняшеся подвергли Его рациональному лабораторному анализу. Однако их дерзкие попытки осовременить Бога и показать Его роль в природе — ведь в конце концов наличие натурального мира предполагает наличие Создателя — получили сокрушающий удар от Дарвина и иже с ним, которые постарались доказать, что процесс создания мира природы жесток, расточителен и не знает сочувствия. Ко всему, сами церковные власти постарались очеловечить Бога, пытаясь приблизить Его к людям и заставить идти в ногу с социальным и интеллектуальным прогрессом. Теперь они ожидали, что Он будет относиться к миру с пониманием и сочувствием, как великодушный джентльмен викторианской эпохи. Но этого не произошло. Творец природы в изображении ученых был или плох, или же вовсе не был Богом.
Хуже того, высший авторитет для Церкви — Священное Писание — подверглось нападкам историков и текстологов. Процесс этот, начавшийся в Германии, теперь шел полным ходом и в Англии. Все это произошло не без участия богословов. После Реформации традиция была выброшена на свалку; упор ставился на абсолютную целостность и самодостаточность текста Священного Писания. Однако на сцену выступили геологи и археологи, подвергшие сомнениям фактическую хронологию и интерпретацию событий, описанных в Библии. Столь же разрушительной оказалась историческая критика Библейского текста, который подрывал доверие к аутентичности авторов Библии и, следовательно, к их правдивости.