Эта линия фронта возникла задолго до того, как Николай II взошел на трон — когда Западный мир стал в различной степени осваивать социал-демократическую идеологию, пытаясь с помощью просвещенной социальной доктрины и экономического процветания превратить человечество в сознательных граждан, лишенных эгоистических принципов и пригодных для нового порядка. В этом увлекательном светском мире гуманистическая вера быстро вытесняла традиционную религию. В предполагаемом новом мире, где человек сможет управлять не только самим собой, но и природой, Царство Небесное становилось устаревшим понятием; внимание, направленное на то, чтобы достичь его, стало бы только отвлекать силы от выполнения настоятельной задачи построения общества, где каждый волен распоряжаться своей судьбой. Понятие божественного изгонялось из жизни ради примитивной социализации, а роль правительства низводилась до того, чтобы откликаться на волю народа, наделенного властью, причем такого народа, который отвернулся от Бога. Эта волна пробудившихся ожиданий нахлынула на Россию со всей силой за несколько десятилетий до того, как Николай II стал Императором, однако его воспитание, его сердечные наклонности, его природные инстинкты привязывали его к старому порядку, который «не прославлял индивида и не верил в его право выбирать собственный путь в жизни». Хотя Николай не желал, а, возможно, не смог сформулировать теологические и политические последствия такого наступления, он ощущал их всем своим существом, и его реакция было сугубо русской, сугубо православной. Он видел маячившую впереди катастрофу и принял на себя роль, уготованную ему судьбой, со страхом и трепетом, зная, что она может стоить ему всего, что у него есть; однако он твердо верил в предназначение русского Царя и целиком посвятил ему себя. Его священное коронование «представляло соединение в молитве Бога, Царя и православного народа». В коронационной молитве он обратился к Богу: «Боже Отцов и Господи милости, Ты избрал мя еси Царя и Судию людям Твоим… Владыко и Господи мой, не остави мя… вразуми и управи мя в великом служении сем… Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устройши к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово…» Царь почти ежедневно повторял эту молитву. Консерваторам была слишком известна порочность человечества, чтобы верить, будто с помощью законов можно его исправить. Что касается демократического процесса, то он, похоже, распахивал двери перед анархией, поскольку индивиды требовали, чтобы правительство удовлетворяло их личные интересы, даже самые низменные и эгоистические; а честолюбивые политиканы настаивали на том, чтобы покориться мифической «воле народа». России, которую знали консерваторы, был нужен Царь.
Николай II оказался в чрезвычайно сложном положении. «Прогрессивные» силы, жаждавшие покончить с самодержавием и присоединиться к светско-гуманистической волне, сосредоточились в крупных городах — Москве, Санкт-Петербурге, Киеве. Они состояли из интеллигентов, которые успели испить из источников французской и немецкой политической теории, а также аристократов, побывавших за границей и недовольных, по их мнению, отсталостью своей родины.
За пределами городов жили крестьяне, составлявшие четыре пятых населения страны и представлявшие собой обособленную, характерную культурную группу, а не забитый, опустившийся народ, населявший мечты социал-демократов.
Фактически крестьяне враждебно относились к революционерам, которые намеревались учить их уму-разуму. «Нет никаких причин полагать, что крестьянин относился к крепостному праву, которое приводило в ужас интеллектуалов, как к невыносимому бремени». Заботы крестьян не носили политического характера, им была нужна земля, и после отмены крепостного права в 1865 году и реформ, предпринятых Столыпиным, они ожидали, что Царь дарует ее им со дня на день. После этого они стали бы жить, как и прежде, деревенскими общинами.