Деревни эти были, по существу, небольшими, почти независимыми сообществами, управлявшимися патриархальными законами поведения, где права отдельной личности ничего не значили и где верх держала воля общественности. Царские чиновники вмешивались в жизнь лишь для того, чтобы собирать подати и набирать рекрутов. Крестьянский образ жизни мог показаться трудным, тяжелым и убогим постороннему человеку, но только не сильному, выносливому крестьянину, чьи беды и удачи были связаны с природой и воспринимались им с известного рода смирением и достоинством. Его живописный, украшенный богатой вышивкой костюм, замысловатая резьба по дереву, которой он занимался во время зимней передышки, заводные частушки и пляски свидетельствовали о его грубоватой, но страстной натуре.
Даже их труд представлял собой своего рода ритуал.
«Перед севом озимых следовало обращаться к Борису и Глебу и закончить его до праздника этих святых… Василий — покровитель свиней, Козьма и Демьян врачуют болезни домашней птицы, Зосима заботится о пчелах, Еремей — об орудиях труда, Флор и Лавр охраняют лошадей. Анастасий присматривает за овцами; и таких святых множество… Если тут и можно говорить о суевериях, то они заметны ничуть не больше, чем в других странах. Но разве такие обычаи не украшают их образ жизни? Каждый вид деятельности связан с той или иной церемонией, столько дней вычеркивалось из нудного круговорота, каждый вид работы благоговейно посвящался его святому покровителю и тем самым приобретал особое значение».
Николай II твердо верил этим стойким людям, которых считал «подлинными русскими». Проблема заключалась в том, что они были аполитичны, и хотя глубоко почитали Царя, как Помазанника Божия, им было чуждо понятие патриотизма, они не чувствовали себя связанными с судьбой страны, находившейся за пределами их деревни, и потому были не в состоянии оказать ему дружную поддержку.
Городские интеллектуалы были гораздо более воинственными. После манифеста 1905 года, даровавшего населению свободу слова, печати, собраний и союзов, газеты и журналы принялись систематически разрушать авторитет и достоинство самодержавия, предприняв кампанию по распространению ложных слухов. Эти клеветники специализировались на сочинении историй о влиянии Распутина на Царя, о его отношениях с Царицей, о немецких родственных связях Александры Феодоровны, а во время войны, когда армию преследовали неудачи, — о предательстве Императора и Императрицы. Когда Временное правительство предприняло тщательные расследования после отречения Николая II, не было обнаружено ни единого доказательства, подтвердившего обвинения, однако страшный вред был уже нанесен. Печать явилась средством, которое использовали политические противники Императора, чтобы питать непрерывный поток критики, указывающей на то, насколько он отставал от времени и политической жизни.
Западный мир был вовсе не намерен терпеть существование Царя-самодержца; и хотя он был их союзником в Великой войне, Запад его презирал. Когда возникла Дума и в 1905 году была дарована ограниченная конституция, английская лейбористская партия направила в Санкт-Петербург делегацию, чтобы поздравить демократов
и заставить их продолжить наступление на власть. «Как они были бы недовольны, если бы от нас поехала депутация к ирландцам и пожелала тем успеха в борьбе против правительства!» — писал по этому поводу Государь Императрице Матери.
Французский посол Палеолог, размышляя о том, «сколько архаичного и отсталого, примитивного и устарелого в социальных и политических учреждениях России», заключил, что Европа оказалась бы в таком же состоянии, если бы там не было «ни Возрождения, ни реформации, ни Французской революции». Он был прав: православному миру повезло, что он избежал таких потрясений. Американский комментатор в журнале The Nation так отозвался о самодержавии: «Это конкретная и видимая опасность для свободного и мирного развития всего мира».
Но несмотря на все эти злопыхательства — разве Николай II был жадным до власти деспотом? Он всем сердцем любил свой народ и искренне желал ему благополучия. Его постоянно бомбардировали советами достичь этого, распахнув двери прогрессивным силам, но он воспринимал их как путь к духовной гибели; он приводил в отчаяние некоторых своих друзей и всех врагов тем, что был непоколебим в своих убеждениях. Он знал, что его подданные были все еще искренне верующими христианами, а не толпой пробудившихся к политической жизни людей, требующих освобождения, какими они представлялись западным либералам и изображенных революционерами в романтических красках. Он был искренно убежден, что они еще не готовы к конституционной форме правления. С тяжелой душой он подписал манифест 1905 года, потому что его коронационная клятва не допускала передачи персональной ответственности в чужие руки, и Основные Законы не предусматривали передачу монархом своих прав выборному органу.