Девочка приподняла голову Томаса кинжалом, так подрезав у горла, что кровь сразу потекла по длинному лезвию:
- Ты. Мне. Не нравишься, - негромко и хрипло произнесла маленькая злодейка. Говорила она, тщательно разделяя слова, от этого становилось еще более жутко. - Не шали. Зарежу.
И герцог вдруг понял. Его не убьют, его именно зарежут, как какого-нибудь недостойного упоминания слабака, да что там, как животное! Подтверждением угрозе служили и трупы его охранников и спутников. Их просто и быстро отправили на тот свет, даже не обращая внимания на титулы, должности - всех просто расстреляли из своих мерзких арбалетов, а потом дорезали кинжалами. Томас наконец-то разглядел болты, увидел как ловко и быстро выдирают припас из трупов невысокие фигурки воинов, мимоходом перерезая горло у убитых. 'Да смилуется над ними святой Георгий, что это за твари такие явились на землю Англии?' - успел подумать Томас Ботфорт перед тем, как получил сильный удар по голове, за которым пришла темноты в глазах и покой. Спасительный для его ума покой.
А город только встретил день своей гибели. И на спокойствие он уже не мог рассчитывать, только на вечный покой.
Словно вихрь несся по улицам и переулкам Эксетера, неся с собой страшную непонятную смерть и разрушения. Фигуры бегом проносились мимо сотен небольших домиков, которые стояли рядом друг с другом под странными углами, раскрашенные в разные цвета и оттенки, похожие на камешки, нанесенные ручьем к огромному булыжнику-собору. И эти фигуры одним движением забрасывали что-то в раскрытые окна домов, в распахнутые проемы прилавков на первых этажах. И приглушенно хлопало там внутри, и только громкие крики неслись вослед нарушителям спокойствия. Крики, стоны и проклятия. Стали рушиться другие видные здания Эксетера, девонширцы, замерли в шоке, потеряли всякую способность реагировать на происходящее: на их глазах в разных сторонах города стали рушиться церкви! Тридцать церквей было в Эксетере, их приземистые башенки тоже возвышались над городом на фоне крыш обычных домиков горожан. Несколько минут назад, на фоне величественного собора башенки церквей выглядели очень скромно, но сейчас... горожане вскрикивали от ужаса, теряя последние крохи самообладания - рушились церкви, страшный грохот доносился со всех сторон. Тех, кто стоял рядом с церквями, кто бросился в них с молитвой, по впитанной в кровь привычке - стряслась беда - беги в церковь. Эти несчастные разлетались по сторонам, получив удар воздухом, как от порыва ветра чудовищной силы, тела впечатывало в стены домов, отбрасывало на землю, словно детские фигурки под ударом раздосадованного ребенка, сметались они с улиц города.
Ближе к городским стенам рухнуло большое сторожевое здание. Две круглые башни высотой более семнадцати метров, каждая стояли по обе стороны недавно построенной островерхой арки, а над входом, в нише, была установлена раскрашенная статуя короля Генриха шестого. Это были вечные символы гражданской гордости горожан - здесь живет власть. Ничто не сломит эту опору королевства: короля и его верных подданных.
Но страшные взрывы раздались на фоне остального грохота со всех сторон. Городская охрана не успела выбежать из башен, а те, что были снаружи, не понимали: что им делать? Что происходит? Где этот враг? В одно мгновение удар страшной силы разметал по сторонам куски окровавленных камней, куски человеческих тел. К свежим кускам мяса, присоединились в полете давние украшения: на главных воротах всех городов, что 'сити' с их соборами, что 'таунов' с церквями, уютно разместились в назидание всем пронырам и мерзавцам преступникам головы и отрубленные палачом конечности нарушителей спокойствия, закона и редких государственных изменников. Классическое древнее украшение входа в мир цивилизации. Такое честное и прямое своей искренностью предупреждение: закон суров! Закон что дышло, можно так разнообразно все повернуть и развернуть, что только остается удивляться, и что еще можно выдумать на тему забав с конечностями: вот стоят у ворот пики, а на них насаженные почерневшие головы преступников, и глаза их уже давно выклевали птицы, и давно не воняют - очень красиво и приятно глазу. С высоты в три метра из стен башен торчат специальные брусья: с веревок свисают руки и ноги, отрезанные у изменников, и злостных преступников и негодяев, сплошь покрытые мухами или их личинками. А клетки! О, эти славные клеточки, в которых оставляют на несколько дней в муках умирать зловредного нарушителя, а потом только косточки его торчат во все стороны, а клетка покачивается из стороны в сторону при сильных порывах ветра - успокаивающее зрелище, умиротворяющие звуки, услада глаз, утеха ушкам: 'скрип-скрип', стой на вахте спокойно, стражник, только не засни - в клетку не посадят, но будет тебе 'Ай-яй-яй'.
Увы, последний, страшный и неумолимый 'Ай-яй-яй' пришел к привратным стражникам. Просто груда в три метра осталась на месте воротных башен Эксетера. И самой жуткое было в том, что из глубины этой груды камней вперемешку с трупами раздавались стоны и крики, мольбы о помощи и проклятие всему свету. Эксетер подал голос, и это был не голос военачальника, отдающего четкие приказы в минуту волнения - это был голос теряющего жизнь человека, который понимает, ему не повезло, умирать он будет долго, в муках и страдании от жуткой боли, которая даже разумно помыслить не дает, только кричать, только вопить во весь голос от боли.
В замке, расположенном на северо-востоке у стен, жили королевские чиновники. Установление закона и порядка - вот что такое цивилизация, и, по сути, все цивилизации одинаковы - все они порождения городов. Есть города - есть цивилизация, нет городов - варвары вы, вольные в своей дикости. А дальше это уже бред и провокация, и меряние пипирками: чей город круче, чья цивилизация лучше. Чиновники везде одинаковые! Законы разные, а чинуши одинаковые, таков порядок городов. И сейчас этому порядку пришел полный капец: 'мир разделился на до и после' - и 'после' осталась очередная груда развалин того, что еще утром было замком Эксетера, руины, стонущие о прошедших временах мира и спокойствия, медленно умирающие, истекающие кровью.
'Вот ведь ловкий коротышка!' - с восхищением пробормотала Фелис и точным броском уметила гранату в окно второго этажа корявого дома. 'Кто так строит? Ну, кто так строит?!' - в который раз в гневе вскрикнула амазонка и швырнула очередную гранату в окна дома напротив. Мастер Луис в Атлантиде, грандмастер каменного ремесла, за такую кривую укладку стен не просто уши оборвет и трудодней пропишет полную задницу - он внесет тебя в 'черную книжку масона'! Об этом им по страшному секрету поведал брат Алексус, и даже капитан Апфия не стала этого опровергать. Если попал в 'черную книжку масона', всю жизнь сам себе будешь по камню корячиться! А к годам десяти уже все поняли: нет простых ремесел. Есть, казалось бы, простые начала ремесла, но и в них таятся такие хитрости и секреты, раскрыть которые могут только великие мастера труда - такие, как брат Луис из Сарагозы, брат Антониус Марселин и мастер Мигель Толидо, и мастерица Анна самая лучшая в гончарном ремесле на всю Атлантиду.
Восхищение и некоторую досаду у нее вызвал проигранный спор минеру в их центурии. Девчонок не брали в минеры! Это решение было вынесено раз и навсегда. Поэтому амазонки приняли троицу минеров сдержанно, с холодком. И больше всех негативности выпало на долю невысокого мальчишки Петра. Девчонки помыкали им знатно, но он не обижался, просто работал по команде, вживался в центурию амазонок. Однажды он ругнулся на незнакомом языке, и проходивший мимо капитан легат Виктор остановился, подмигнул ему и что-то начал с ним обсуждать на странном мявкающем языке франков, Петр успокоился, улыбался, а под конец короткого разговора легат потрепал его коротко стриженую голову и добавил: ' Держись, мусье, немного осталось, все они к тебе прибегут за французскими поцелуями!' Лучше бы он этого не говорил. Все подростки дружно скорчили мордашки: 'Бее-е-е'. А часто серого от пыли минера, с растрепанными во все стороны, серыми от той же пыли волосами, так и стали звать 'Мус' - 'Мышонок'. А он махнул рукой, только год назад стал огрызаться. И все в сторону одной амазонки - в сторону Фелис. Главную заводилу всех затей и веселых проделок он стал ответно обзывать 'Кошечкой'. Она смутилась, пыталась доказать, что ее имя это от 'счастливости', а не от 'кошачести'. Но Петросу было безразлично, он согласно кивал ее словам, но обращался к ней: 'Кошечка'. Вчера они здорово разругались. Замок у воротной башни Петр должен был подрывать в последнюю очередь - что они могут, эти поганки рабовладельцы, которые только кровь пьют из честного народа? Даже не воины, не ремесленники - придворные бумажные черви, которые на века записывают проступки честных людей, надзирают за порядком, сами ничего не делают, только отмечают чужие провинности и неудачи, и с того кормятся. Петр был спокоен. В последний год он вытянулся, еще раздался в плечах, но для всех девчонок так и оставался своим 'мышонком'. 'Взорву я его, Кошечка, не волнуйся' - улыбнулся он Фелис. 'А я и не волнуюсь, взорвать замок и я могу. Только надо все грамотно сделать. Один ты не сможешь, Мышонок' - усмехнулась в ответ амазонка. Он даже отвечать не стал, посмотрел на нее, как на девчонку первого года обучения, на сопливую сестренку малолетку, словно ему неудобно за то, что в голову пришло нехорошее на тему: 'Нельзя тебя обижать, хоть сопля, но моя родная. Ничего ты еще не понимаешь в шкварках, куда тебе о взрывном деле рассуждать'. И они поспорили. Как всегда. На шоколадку.