Филипп Ганье Реймон
Английская игра
Натянув почти до глаз одеяло и клацая зубами в обледенелой комнате, Лауверс сидел за столом, склонившись над передатчиком. Он подсоединил батареи, надел наушники, поморщился от прикосновения стылой пластмассы и щелкнул включателем. На крохотном белом экранчике заметалась стрелка; она тоже, казалось, дрожала от холода, тисками сжавшего Гаагу.
Минут через пять стрелка успокоилась, и наушники наполнились жиденьким писком. Губертус Герардус Лауверс (позывные Р. Л. С. для центра британской разведки) начал выстукивать свое сообщение.
Неожиданно за спиной распахнулась дверь. Вслед за струей морозного ветра, выметшего людей с улиц, в комнату вошел хозяин квартиры Теллер. Лауверс практически ничего не знал ни о Теллере, ни о его обаятельной жене; знал только, что они давно уже участвуют в голландском Сопротивлении и их явка считалась самой надежной. Лауверс пришел к ним месяц назад, сразу по прибытии из Лондона. С тех пор во время каждого
– В квартале тихо! – спросил Лауверс, не отрываясь от ключа.
– Как обычно
– Немцев не видать?
– Стоит одна машина с военным номером внизу, у Фаренгейтстраат. В кузове солдаты, но без оружия. Похоже, что отпускники.
Лауверс, не говоря ни слова, стал разбирать аппарат и складывать его в черный чемоданчик.
– Уходим.
Они дошли до Кипрусстраат и собрались уже свернуть за угол, как сзади, обдав их грязью, затормозил большой черный «мерседес». Оттуда выскочили пятеро в кожаных пальто. В Мгновение ока двое прохожих были скручены, ловкие руки обшарили их карманы и втолкнули в машину. Лауверс закусил губу, глядя, как большое тело Теллера беспомощно дергается между каменными фигурами гестаповцев.
Лейтенант Теллер был рядовым в Сопротивлении, не резидентом, не связным – простым бойцом. Ему предстояло пройти свой недолгий тернистый путь до концлагеря и исчезнуть.
Лауверса ждала другая судьба. Его не били, его даже ни разу не ударили при аресте.
Его пересадили во вторую подъехавшую машину и повезли назад, домой к Теллеру. Все это развертывалось почти безмопвно, как будто уши Лауверса были заткнуты ватой. Вот он в комнате, откуда десять минут назад радировал в Лондон. Напротив него на табуретке сидит жена Теллера. Она делает усилие, чтобы не заплакать, и подчеркнутей равнодушно смотрит не Лауверса. Она ничего не понимает. Лауверс тоже.
Конечно же, они не подозревали, что то утро станет началом загадочного эпизода тайной войны°двух разведок, вошедшего в историю под названием «АНГЛИЙСКАЯ ИГРА».
Это произошло 6 марта 1942 года. Наутро после ареста Лауверс проснулся в узкой комнате, странно чистой для камеры. Стены были покрыты ровной кремовой краской, и ни одного слова ненависти или отчаяния не было видно на ней. Он лежал на настоящей кровати, а не на нарах.
Боялся ли он? Сейчас уже, пожалуй, нет. Страх остался где-то позади. Его взяли, и он не заговорил. Его не пытали: ногти, зубы, челюсти, кожа были целы.
В скважине скрипнул ключ, и на пороге появился капрал с бидоном горячего кофе; он налил Лауверсу кружку, подождал, затем налил еще одну.
Именно в этот момент в комнату вошел майор Герман Гискес. Он был в штатском. Лауверс обратил внимание, что его серый в елочку костюм был из английской шерсти и английского же покроя.
Поскольку в помещении не было стула, майор Гискес сел прямо на кровать в ногах у голландца.
– Итак, вы отказываетесь назвать свой код, лейтенант Лауверс, – произнес Гискес, протягивая пленному пачку сигарет. – Ну что ж, это ваше дело. Тем не менее я повторю вам то, что сказал накануне.
В майоре Гискесе, будь он в форме или в гражданском, за версту можно было распознать кайзеровского офицера. Воробьиная головка надменно откинута назад. Аккуратнейшие усики подчеркивают линию почти безгубого рта. Его можно было бы вполне принять за барона, проматывающего богатое наследство. Однако Герман Гискес занимался другим делом, и его рвение и изобретательность нашли подходящее для себя поприще: он представлял в Голландии немецкую военную разведку – абвер – и был доверенным лицом ее главы, адмирала Канариса.
– Насколько я уважаю вас, лейтенант Лауверс, – продолжал Гискес, – настолько я презираю людей, пославших вас сюда. Они уверили вас, что вы будете сражаться за свою родину, за благо Нидерландов. Ложь! Их цель – разжечь здесь братоубийственную войну. Англичане требовали, чтобы вы раздали оружие юнцам и безответственным элементам, дабы те залили страну кровью, не так ли?
Чеканя слова, майор продолжал:
– Это безумие надо прекратить. В противном случае Лондон будет слать сюда все новых людей. И я уже не смогу их спасать от расстрела!
Гискес с присущим ему чутьем понял, что Лауверс по натуре идеалист, глубоко переживающий все, и мысль о гибели товарищей будет самой страшной для него.
– Надеюсь, вы не думаете, что вы – первый из агентов ОСО, попавший к нам в руки?
Майор произнес название организации, пославшей сюда Лауверса, и веки того дрогнули. Это тоже составляло часть метода Гискеса: с самого начала захватывать врасплох, не упускать инициативу.
Лауверс молчал. В Лондоне его готовили к подобного рода уговорам. Откровенно говоря, слова Гискеса мало интересовали его. Мысль неустанно вилась вокруг другого: кто предал?
– Один из наших осведомителей, голландец Риддергоф, продолжал Гискес, – внедрен нами в здешнюю английскую агентуру. Ему удалось стать доверенным лицом и связным человека, который вам должен быть хорошо известен: Большой Тийс.
Сердце Лауверса сжалось: Тийс, Большой Тийс, его товарищ по разведгруппе! Тийс, не раз достававший ценнейшие сведения, которые Лауверс радировал в Лондон. Тийс… Его называли еще «метис из Арнейма». Можно было допустить, что немцы поймали Тийса, но он ни за что бы не выдал Лауверса. Радист готов был отдать руку на отсечение за то, что Тийс не заговорит.
– Я не знаю никакого человека по фамилии Тийс, – с трудом сказал Лауверс.
– Допустим. Это неважно. Важно другое: Тийс, «информированный» нашим человеком – Риддергофом, уже передал в Англию – с вашей помощью – массу нужных нам сведений. Так что могу вас поздравить: три месяца, лейтенант Лауверс, вы прилежно исполняли роль посредника между нашей разведкой и Лондоном.
Лауверс, приподнявшись с постели, закричал:
– Вы врете! Негодяй!
Гискес поглядел на него с сожалением.
– Лейтенант Лауверс! Попрошу вас выбирать выражения. Я не позволю себе быть невежливым с вами и призываю вас – в ваших же интересах – держаться рамок приличия.
Сделав паузу, он продолжил с прежней невозмутимостью:
– Пока вы тянете время, лейтенант, Лондон будет продолжать забрасывать ваших товарищей, которые прямехонько с неба попадут к нам в руки… Или, точнее, в руки гестапо, где, как вы знаете, обращение с пленными иное.
Немец встал.
– Подумайте, Лауверс, судьба ваших товарищей у вас в руках.
Майор Герман Гискес вышел, и дверь на какое-то мгновение осталась открытой. Послышался стук сапог и неровный шаркающий шаг человека, которого явно Тащили под руки. Мимо Лауверса прошли двое солдат в зеленом, волоча обмякшего высокого человека с растрепанными черными волосами. Он был худ, как виноградная лоза зимой. Невидимая рука тотчас же захлопнула дверь камеры, и Лауверс остался один. Он сел на постель, силясь унять дрожь в теле: по коридору протащили Такониса по кличке Большой Тийс.
У этой истории, завязавшейся промозглым мартовским утром 1942 года, есть предыстория.
19 июля 1940 года в английской разведке был создан ОСО – Отдел специальных операций. Зыбкое наименование, очевидно, было призвано закамуфлировать четкие функции этой организации, которая должна была, по идее Черчилля, «поджечь Европу».
Сотни французов, голландцев, бельгийцев, поляков, бежавших с оккупированного Гитлером континента, рвались в бой. Из них создавали особые формирования для диверсионной работы на родине. Отдел делился на несколько секций, среди которых была, разумеется, и голландская.
Молчаливый, замкнутый, надменный Гискес работал в разведке. В начале тридцатых годов Гискес одним из первых освоил технику «функшпиле» – «радиоигры». Схематично она заключалась в следующем: обнаруженного иностранного агента не арестовывают, а стараются подсунуть ему своего информатора, через которого передают заведомо фальшивые сведения. Эта фаза называлась «отравлением агента».