Лауверс считал, что это должно означать: «Все поняли, продолжайте делать вид, будто все идет по-старому».
Гискес же отнесся к сообщению настороженно. Для него, профессионала-разведчика, было невероятно, чтобы англичане ни о чем не догадывались. Кто же кого водил за нос?..
Петер Дурлейн висел между небом и землей на лямках парашюта. Под ним была ледяная тьма. Дурлейн был парень не
робкого десятка. Он успел уже повоевать против итальянцев, немцев и японцев. Вернувшись в Англию и записавшись добровольцем в ОСО, он в течение полугода прошел интенсивную подготовку на одной из баз в Шотландии и теперь после долгого отсутствия приземлялся на родине. Вот почему, кружась под парашютным куполом, Петер Дурлейн, парень не робкого десятка, комкал губы, чтобы не заплакать. Пять секунд спустя он уже лежал на траве. Погасив купол и высвободившись из лямок, он услыхал слова привета на голландском. Трое юношей, улыбаясь, по очереди протягивали ему руки, чуть подсвечивая фонариками. Один из них держал термос с горячим кофе.
– А где те, что прыгнули до меня, Богаарт и Арене?
– Они здесь, за изгородью. Они действительно были там.
Связанные по рукам и ногам, с кляпом во рту. Мгновение спустя наручники щелкнули и на запястьях Дурлейна. Рыча от ярости, он пробовал достать провокаторов ногой. Тщетно.
На рассвете вместе с товарищами его ввели в -здание гестапо. Эсэсовец Байер выложил на стол предметы, найденные в карманах у Дурлейна.
– Видите вот эту коробочку? Могу вам сказать, что в ней кусочек папиросной бумаги… Теперь, не разворачивая его, я могу сказать, что на нем написано, – о, разумеется, тайнописью! Так вот – там список ваших явок.
Дурлейн, сжав зубы, молчал.
– Нам известно о вас всё, понимаете, всё! Ваш непосредственный начальник – капитан Лифт-ник. Верно? Англичанин Бингэм руководил подготовкой в лагере. Верно? Майор Габбинс давал вам задание. Не так ли?
Но самое странное началось позже, когда Байер привез Дурлейна в тюрьму Гаарен и, водя его от камеры к камере, показывал через глазок сидевших там людей.
– Этот знаком вам? – каждый раз спрашивал он.
Да, этот был знаком ему, и этот, и этот тоже, все… Ван Ос, Ван ден Борг, Браггер, Ван Хулстейн, Кист… Все агенты, которые, как считали в Лондоне, в этот самый момент действовали во вражеском тылу, закладывали взрывчатку под рельсы и опоры мостов, склонялись над передатчиками. На их лицах Дурлейн видел отчаяние. Хуже, чем отчаяние: полную отрешенность.
Однако Байер ошибся в своем расчете. Он думал, что Дурлейн ужаснется при виде полного разгрома агентурной сети, при мысли о том, насколько абсурдно было его задание, и прямо или косвенно из него удастся выудить кое-что важное. Но мысль Дурлейна работала в ином направлении.
Была полночь, начало нового дня – 31 августа 1943 года. Две тени скользили по водосточной трубе вниз, во двор тюрьмы Гаарен. Ливень громыхал по крыше, заглушая все остальные звуки; ливень загнал под навес наружных часовых. Две тени легли у подножья стены как раз в тот момент, когда луч прожектора мазнул поверх их голов и пополз дальше.
Дурлейну и его товарищу Уббинку удалось выбраться из камеры. Но не из тюрьмы. Им предстояло еще преодолеть пространство в полсотни метров до заграждения из колючей проволоки.
Беглецы ползут по коричневой жиже, прижавшись щекой к земле. И вдруг в луче прожектора появляется часовой. Он доходит до проволоки и застывает, расставив ноги. Его сапоги и плащ блестят, делая фигуру искусственной, зловещей. Давай! Уббинк успевает стиснуть ступню Дурлейна – тот уже готов был прыгнуть, как на ученье, сзади на часового. Нет, лучше подождать. Каждые две минуты прожектор чертит круг совсем рядом с ними. Наконец немец поворачивается направо и движется вдоль заграждения.
Теперь они бегут – в грозу, в ночь. Они бегут, не переводя дыхания; если бы не море, они бы бежали без остановки до Англии, и там, переполненные гневом и горечью, они бы бросили им в лицо:
– Что вы сделали с нашими товарищами?
Для майора Гискеса побег был настоящей катастрофой, j сентября в 11 утра он примчался в Гаарен. Шрейдер и чины гестапо уже были там. Абверовец обрушился на них:
– Ваша обязанность была следить, чтобы ни один участник «Английской игры» не сумел ничего передать на волю. А теперь двое удрали на свободу! Предупреждаю вас, Шрейдер: если они не будут найдены, провалится вся операция!
– Я уже принял меры, – оправдывался Шрейдер. – Поднята вся полиция Нидерландов, отряды фельджандармерии и пограничные части оповещены о побеге. Я уже приказал отпечатать афиши с их фотографиями. Назначена награда…
Шрейдер действительно лез из кожи вон. Лица двух беглецов запестрели на стенах домов. Немцы предлагали 500 флоринов за любые сведения о них и в десять раз больше за поимку. Сотни полицейских с овчарками прочесывали окрестности. Но Дурлейна и Уббинка они не нашли…
Итак, на этом «Английская игра» должна была закончиться. Но нет! Британский центр по-прежнему выходил на связь. Тон передач, правда, изменился. Создавалось впечатление, что место английских операторов занял бездушный робот. В наушниках не звучали больше слова ободрения или сочувствия. Исчезло даже традиционное английское «Гуд лак» – «Желаем удачи» – в конце каждого сеанса.
По зрелом размышлении майор Гискес пришел к выводу, что англичане догадались об игре, однако продолжали ее вести, быть может, для того, чтобы сохранить жизнь своим агентам. Окончательно он уверился в этом 5 января 1944 года, когда из Лондона пришло сообщение, что отныне боеприпасы для Голландии будут поступать через Бельгию. Ошибки здесь быть не могло: «Английская игра» заканчивалась.
Что ж, она длилась два года, побив все рекорды, и немцы не хотели прекращать ее без полупрезрительного реверанса. 4 марта 1944 года майор Гискес адресовал англичанам следующее послание:
«Господам Бланту, Бингэму и К0, Лондон тчк С прискорбием констатируем, что с некоторого времени вы пытаетесь вести дела в Голландии без нашей помощи и участия тчк Не можем скрыть удивления, поскольку уже длительное время являемся вашим заграничным филиалом тчк Разрешите заверить вас, что в дальнейшем будем встречать представителей вашей фирмы на континенте с тем же вниманием и заботой тчк До скорой встречи тчк Конец».
Какая же судьба ждала пойманных парашютистов, не успевших сделать ни единого шага по родной земле? 24 августа в пять утра их затолкали вместе с пятьюстами политическими заключенными в вагоны для скота. Через двое суток двери со скрежетом отворились и выпустили тех, кто не умер в пути, в лагерь смерти Маутхаузен.
В Маутхаузене расстреливали по конвейеру – методично, с рассвета и до заката. 6 сентября двадцать голландцев-парашютистов были выстроены в каменном карьере, на месте казни. Трупы тут же сожгли. На следующее утро – двадцать других: профессор Ямброс, Баатсен, все участники операции «Северный полюс»… Тридцать восемь других деятелей Сопротивления из числа выданных ван дер Ваалсом были частью замучены, частью казнены во внутренней тюрьме гестапо.
Так закончилась «Английская игра», этот страшный эпизод в соперничестве двух разведок.
В уютном городке Штарнберг, возле Мюнхена, я разыскал красивую виллу, сверился по записке с адресом и нажал кнопку звонка. Мне открыл высокий 70-летний мужчина, весьма представительный. Герр Гискес, пенсионер.
На камине у него в гостиной я увидел оригинальный сувенир – большую посеребренную бляху. У каждого агента ОСО, участника операции «Северный полюс», была эта эмблема-пароль…
– Как вы считаете, англичане знали, что вы контролировали связь?
– Я вел англичан на поводке до самого конца, – утверждает Гискес. – Доказательство тому – точные даты бомбежек, которые они сообщали своим агентам. Даты всегда были верны, объекты они тоже указывали правильно.
С некоторыми вариациями таково же мнение бывшего советника юстиции, бывшего шефа гаагского гестапо Йозефа Шрейдера. Сейчас он живет в Мюнхене, и поскольку он моложе Гискеса, то еще не вышел на пенсию '.В баре отеля «Элден Вольф» я увидел маленького, почти не успевшего постареть человека – если сравнить с фотографией 45-го года. Его сопровождал молчаливый детина в кожаном пальто, которого он представил мне как своего помощника по мюнхенскому управлению уголовной полиции.