Противоречивая любовь
Нельзя услышать и узреть предмет,
Которого в природе просто нет,
Как не сыскать огня, что без подпитки
И света, и тепла даёт в избытке.
Мне странен тот, кто счастлив и любим,
Но без конца унынием томим,
Как странен тот, кто этим чувством пьян,
Но для кого любовь — сплошной туман.
Имея всё, считать, что он банкрот,
Способен только полный идиот.
Зачем ещё любви я вожделею,
Хотя уже и так заполнен ею?
Фантазия пастуха о Прометее
Сбежал мой Прометей с Олимпа с миром,
Земле огонь нежданный подарил,
И факел поцелован был сатиром,
Как будто был он, как девица, мил.
Потом смекнув: у Прометея — пламя,
Сатир от боли завизжал, и вмиг
Он ринулся к реке, в леса, полями,
Но — пусть на время — страх в него проник.
Так я, глупец, как странное явленье:
В людском обличье, ангел во плоти
Предстало мне, явилось озаренье,
И движет мной Любовь в моём пути.
Сатир на миг уста обжёг беспечно
Я ж сердце опалил своё навечно.
* * *
У малых древ — верхи, у муравья
И мухи — злость, пожары — в искре малой,
И у волос бывает тень своя,
И мелкая пчела имеет жало.
Начало есть морям, ключам с ручьями…
Любовь одна для нищих с королями.
С теченьем тихим глубока река,
Не движут тень — она идёт по кругу,
Где мало слов, там вера глубока,
Пусть горлицы тихи — верны друг другу.
Сердца молчат, но, зренье, слух имея,
Со вздохом гибнут, молвить не умея.
Человек-беда
В нём думы будто подняли восстанье,
Все краски жизни отняла беда,
Он горе весь, зависит от желанья:
Хоть живы все, он кается всегда.
Я дух его, живу в его пустыне,
Горюю с ним, не зная о причине.
Растерян я, и облегченья нет,
И нет друзей, и недруг сам себе я;
Лентяй, cчитаю, что с течением лет
Без мук постигнуть Веры не сумею.
Взамен надежд, что для других спасенье,
Бахвальство и пустое самомненье.
И никогда мне не достичь уже
Добра, что с Радостью не разделимо,
И горя не сдержать, в моей душе
Лишь крик желанья, что неутолимо.
Так, жизнь моя, как смерть, всегда рядится;
Смерть ведает, что жизнь её боится.
Но что мне толку жалобно стенать
(Я в сердце гнев разжечь уже не чаю)?
К чему счастливцев по миру искать
(Я грустной песней их покой смущаю)?
Смотрите ж, люди: еду на беде я,
Нет скорби, горя моего больнее.
Alexander Montgomerie (ca. 1545–1598)
To His Majestie
Shir, clenge jour cuntrie of thir cruell crymis,
Adultries, witchcraftis, incests, sakeles bluid;
Delay not, bot as David did betymis,
Jour company of such men soon secluid.
Out with the wicked; — garde jou with the gude;
Of mercy and of judgment sey to sing.
Quhen je suld stryk, I wald je vnderstude;
Quhen je suld spair, I wish je were bening.
Chuse godly counsel, leirne to be a king.
Beir not thir burthenis longer on jour bak.
Jumpe not with justice for no kynd of thing.
To just complantis gar gude attendance tak.
Thir bluidy sarks cryis alwayis in jour eiris:
Prevent the plague that presently appeirs.
In Praise of His Majestie
Support me, sacred Sisters, for to sing
His praise, vhilk passis the antartik pole.
And fand the futsteppe of the fleing fole,
And from Parnassus spyd the Pegase spring.
The hundreth saxt, by lyne, vnconqueist king,
Quhais knichtlie curage, kindling lyk a cole,
Maks couarts quaik, and hyde thame in a hole:
His brand all Brytan to obey sail bring.
Come, troup of tuinis, about his temple tuyn
Jour laurell leivis with palmis perfytly plet,
Wpon his heid Caesarean to sett.
Immortalije ane nobler nor the Nyne —
A martiall monarch, with Minervas spreit,
That Prince vhilk sail the prophesie compleit.
Of M. J. Sharpe
If gentle blude ingendrit be by baggis.
Then culd I ges vho wer a gentle Jhone;
If he be wysest, with the world that waggis,
Jit culd I wish jou to a wittie one;
If he be all, vha thinks his nichtbours none,
Then surely I suld shau jou vho wer all;
If he be Cæsar, vho doth so suppone,
Then I conjecture vhom I Cæsar call;
If he be sure, vho sueirs and sayis he sall,
Then certainly I wot weill vho wer sure;
If he be firme, vho neuer feirs to fall,
I doubt not then vhose dayis suld lang indure;
Sed quæritur, vhat lau he leivis at leist?
He wald not preich; he can not be a preist.