Then unto London I did me hie,
Of all the land it beareth the prize;
“Hot peascodes!” one began to cry;
“Strawberries ripe!” and “Cherries in the rise!”
One bade me come near and buy some spice;
Pepper and saffrone they ’gan me bede;
But, for lack of money, I might not speed.
Then to the Cheap I ‘gan me drawn,
Where much people I saw for to stand;
One offered me velvet, silk, and lawn;
Another he taketh me by the hand,
“Here is Paris thread, the finest in the land”;
I never was used to such things indeed;
And, wanting money, I might not speed.
Then I hied me into East Cheap:
One cries “Ribs of beef and many a pie!”
Pewter pots they clattered on a heap;
There was harpe, pipe, and minstrelsy:
“Yea, by cock!” “Nay, by cock!” some began cry;
Some sung of “Jenkin and Julian” for their meed;
But, for lack of money, I might not speed.
Then into Cornhill anon I yode
Where there was much stolen gear among;
I saw where hung my owne hood,
That I had lost among the throng:
To buy my own hood I thought it wrong;
I knew it as well as I did my creed;
But, for lack of money, I could not speed.
The Taverner took me by the sleeve;
“Sir”, saith he, “will you our wine assay?”
I answered, “That cannot much me grieve;
A penny can do no more than it may”.
I drank a pint, and for it did pay;
Yet, sore a-hungered from thence I yede;
And, wanting money, I could not speed.
Then hied I me to Billings-gate,
And one cried, “Ho! go we hence!”
I prayed a bargeman, for God’s sake,
That he would spare me my expense.
“Thou ’scap’st not here”, quoth he, “under twopence;
I list not yet bestow any almsdeed”.
Thus, lacking money, I could not speed.
Then I conveyed me into Kent;
For of the law would I meddle no more.
Because no man to me took intent,
I dight me to do as I did before.
Now Jesus that in Bethlehem was bore,
Save London and send true lawyers their meed!
For whoso wants money with them shall not speed.
Джон Лидгейт (ок. 1370 — ок. 1451)
Безыскусная баллада
«И тела мощь, и чувств моих пожар,
И дух мой, полный верою святою —
Все, что от Бога получил я в дар,
Отдам тебе, плененный красотою —
Мне сладок вкус любовного настоя».
Так на рассвете, в росяной купели,
В день Валентина птицы нежно пели.
«Не разорвать мне узы этих чар,
Хотя смеешься над моей мечтою,
За перьев синь[4] твоих приму удар
Судьбы смертельный — скрытый лебедою,
Усну под липой с кроною густою».
Так над цветами дикой повители
В день Валентина птицы нежно пели.
«Приемлю я удел влюбленных пар,
Даю в том клятву всем, чего я стою,
На жимолости[5], что любви нектар
Пью в честь Амура с вечной слепотою
И в счастье, и у горя под пятою».
Всходил Титан[6], и, нежно, как свирели,
Такую песню птицы мне пропели.
Посылка
Красы принцесса, стихотворный дар
Прими, хотя он прост, как птичьи трели,
Но страсть в нем дышит и душевный жар —
Все то, о чем мне утром птицы пели.
Vox ultima crucis
Итак, не медля боле, поспешай
Мне в сретенье в веселии сердечном.
Во всякой день в дорогу выступай
И памятуй о часе скоротечном.
Воздвижен твой чертог в блистанье вечном,
Не на земли палаты — в небесах.
Иди же, брате, с Богом человечным,
Тебе бо ради крестну смерть приях.
* * *
Покоем полнится наш свет:
Не отыскать в нем перемены,
Зато богатству счету нет
И доброте одновременно.
Здесь люди не творят измены
И всяк в содружестве живет;
Столь часто смертные блаженны,
Сколь раки движутся вперед.
Немыслим в мире сем навет,
И правда в нем царит бессменно,
Обманщиков пропал и след,
Судьба блага и неизменна.
Здесь доброй дружбе знают цену
И не враждуют круглый год;
И тьма светлеет постепенно,
Коль раки движутся вперед.
Здесь рыцари блюдут обет
И милосердны сюзерены,
Средь судей — честности расцвет,
И кумовства нет совершенно,
Пред подкупом воздвигли стены,
Мздоимцам дали укорот;
Присяжный справедлив отменно,
Коль раки движутся вперед.
И стражник здесь — не мироед,
Не ставит в грош металл презренный,
Судей церковных прав совет,
От мзды бегут, как от геенны;
Нет места лести прикровенной,
Обилию потерян счет,
Исчезла нищета мгновенно —
Ведь раки движутся вперед.
вернуться
6
Гелиос, бог Солнца, был сыном титана Гипериона. В средневековой поэзии его часто тоже называют Титаном.