На мои изумленные комментарии по этому поводу Джеймс стеснительно пояснил, что такая странная система далеко не во всех домах. У себя он устроил так потому, что долго отсутствовал в Англии и квартиру эту сдавал. А при этой системе ему не нужно было волноваться и контролировать своих жильцов — они сами исправно все оплачивали: не хотелось же им сидеть без электричества.
Вот мы протаскались, заплатили: «Да будет свет!» — говорю я и включаю телевизор. Джеймс быстренько подходит к нему и выключает. А потом виновато объясняет, что мы пока не можем его смотреть, потому что он только недавно приехал из Испании и еще не успел купить лицензию. «Какую такую лицензию?» — подозрительно спрашиваю я. Тяжело вздохнув, Джеймс принимается объяснять, что просто взять и воткнуть телевизор в розетку, настроить антенну и смотреть телевизор нельзя. Нужно купить лицензию на право смотреть основные каналы, иначе придется платить штраф. Если ты, по незнанию или оплошности, этого не сделал, а телевизор включил — на то есть оснащенная специальным оборудованием машина. Она разъезжает по окрестностям и ловит и фиксирует такие «подпольные» телевизионные сигналы. О ней заранее пишут в местных газетах — так, мол, и так, скоро будет в вашем районе, так что платите давайте. Вообще-то никто никогда ее не видел (кроме как по тому же телевизору), и Джеймс не знает никого, к кому домой вломились бы и потребовали эту лицензию и штраф, — хотя так, теоретически, и происходит. Но лучше, от греха подальше, заплатить, говорит он: все его приятели и родственники исправно это делают, а сам Джеймс, как выяснилось, уже и так платит за две лицензии — на даче и в доме своей бывшей жены.
«И что, — ворчу я, — теперь и новости посмотреть нельзя?!» — «Пока нельзя, но я сегодня же ее куплю…» — виновато говорит он. «Слушай, — заявляю я, — но это ведь несправедливо как-то! Было бы понятно, если бы ты платил за спутниковое телевидение или за то, чтобы без конца смотреть фильмы. Но просто за новости, да еще по государственному, а не по частному каналу!» — «Вообще-то справедливо», — обиженно говорит он и объясняет, что несколько основных некоммерческих каналов, лицензию на которые надо покупать, не принимают никакой рекламы, а значит, и не имеют доходов. Так вот чтобы они могли хоть как-то просуществовать, телезрителей и заставляют покупать эту лицензию. И народ, утверждает он, относится к этому с пониманием.
Короче, Джеймс решил не откладывать все в долгий ящик, а, пока я болтала с Москвой по телефону, пошел и лицензию оплатил. После этого мы радостно включаем телевизор, и я тут же с недоверием слышу новость, что на мусорных бачках теперь планируется устанавливать микрочипы — определять, что туда бросают, и штрафовать тех, кто нарушает правила и бросает что-нибудь не то. И еще — что одну даму местный совет недавно оштрафовал на 1000 фунтов за то, что она выставила мусорный бачок на тротуар в неположенный день. Не зря я все же брошюрку про мусор сегодня читала!
Мы с Джеймсом болтаем о том о сем и как-то решаем, что неплохо было бы понять, кто сколько весит. Я со знанием дела объявляю, что вешу 57 кг. Джеймс почему-то задумывается — и тут выясняется, что он знает, сколько весит в стоунз, то есть в камнях (это здесь единица измерения веса такая), а килограммы для него — лишние осложнения жизни. И вот он перевел мои килограммы в фунты, потом прикинул, сколько фунтов в камне (стоун), — и, судя по всему, совершенно запутался, потому что объявил: «Этого не может быть!» Тогда мы сделали наоборот: свой вес в камнях (стоунз) он перевел в фунты, потом в килограммы — и опять получилась чушь. Под конец он начал ворчать про все эти континентальные штучки, и в процессе я с удивлением узнала, что, например, и английская тонна раньше весила вовсе не 1000 кг, как это стало только с введением здесь метрической системы. А весила она 20 раз по 112 фунтов, то есть 0,9842 нормальной русской тонны! «К счастью, это дело прошлого», — подумала я. А в ванной у Джеймса обнаружились весы, которые, как мы выяснили к обоюдному удовольствию, регулируются: хочешь — взвешивайся в килограммах, а хочешь — в камнях.
Собираемся мы вечером в театр, и, уходя из дома, Джеймс кладет ключ под коврик. Я на него смотрю с изумлением, а он невозмутимо заявляет: «Я всегда так делаю! Мы же не в пустыне — тут соседи кругом…» Тогда я из любопытства повнимательней изучаю его входную дверь. Обнаруживается, что она — хлипенькая деревянная, полая внутри, с одним маленьким замочком. И, заметьте, без ручки! Смотрю на соседскую дверь — то же самое: ну не устанавливают они ручки на дверь — ни снаружи, ни изнутри. Я начинаю размышлять на эту тему и не могу решить — из экономии это или просто традиция такая. Позже обращаю внимание, что на некоторых дверях у соседей ручки все же есть — но почему-то даже они приделаны не с краю, у замка, а в середине двери, и тянуть за них страшно неудобно.