Но все-таки «Нью-Кросс» — станция бестолковая. Куда удобнее было бы встретиться на том же самом «Южном Бермондси». Хотя, с другой стороны, там надо было бы подгадывать так, чтобы не угодить под начало или конец футбольного матча. Сашок тут же по ассоциации вспомнил о другой своей странной встрече.
Сашок и Анна-Мария в то время жили в Бермондси у ее тетушки, жили недолго, всего несколько месяцев, но Сашок успел вдоволь наездиться через эту станцию на работу. И, случалось, попадал в неприятные ситуации, когда огромные толпы краснолицых орущих людей втискивались там в вагон.
Сашок быстро выучился различать, выиграл или проиграл «Миллуолл», и догадался, что в последнем случае лучше вжаться поглубже в какой-нибудь дальний уголок вагона и постараться не встречаться с краснолицыми взглядом — а то всякое может случиться. Не раз Сашок видел закипавшие в вагоне водовороты, иногда заканчивавшиеся драками. Газеты писали о настоящих побоищах среди футбольных фанатов, и имя «Миллуолл» встречалось в этих боевых сводках достаточно часто. Вскоре у Сашка выработалась почти рефлекторная привычка оглядываться на стадион на подходе или подъезде к станции — ждать ли опасного человеческого потока. И если что, не стоит ли лучше переждать, пока поток схлынет. Но однажды какие-то дела гнали его вечером в центральный Лондон, и он как раз разглядел на платформе изрядную толпу вроде бы расстроенных и, кажется, сердитых джентльменов, все сплошь с пивными животами и с какими-то не то древками, не то копьями в руках. Джентльмены размахивали этими предметами во все стороны и что-то недружелюбно при этом выкрикивали. На горизонте появился поезд. Сашок мог бы, конечно, вспомнить молодость, свои институтские занятия легкой атлетикой, отчаянные спурты на четырехсотметровке, и рвануть — с реальными шансами на то, чтобы успеть. С другой стороны, подумал он, зачем обязательно бежать, когда можно пройтись по свежему воздуху, не торопясь, с достоинством, как и подобает солидному представителю среднего класса. Ну и что с того, что следующего поезда придется ждать полчаса — опять же свежий воздух, и в вагоне позже будет просторнее.
Когда Сашок достиг станции, то обнаружил на своей стороне почти пустую платформу. Почти — потому что один человек там все-таки находился. Он, правда, не совсем стоял, но и не совсем сидел, зафиксировавшись в какой-то невозможной позе, вызывающей смутные ассоциации с роденовским «Мыслителем», если можно, конечно, представить себе мыслителя очень пьяным и ведущим обреченную борьбу с силой тяготения. Подойдя, с некоторой опаской, поближе, Сашок с изумлением обнаружил, что человек плачет! Одной рукой тот размазывал слезы по лицу, а в другой сжимал большущую банку с пивом — такую огромную, что ее, собственно, хотелось назвать бочонком. Впрочем, и сам печальный мыслитель был немал по размерам, под два метра ростом и, что называется, косая сажень в плечах, но и не только в них, а и в районе живота, видимо, тоже.
Этим мощным животом он опирался на что-то вроде сломанного пополам копья, что, вероятно, и позволяло ему сохранять свою фантастическую позу. Копье, впрочем, при ближайшем рассмотрении оказалось древком от какого-то то ли транспаранта, то ли плаката. Вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения, Сашок подошел к великану на опасное расстояние и с удивлением услышал свой собственный голос, произносящий: «Are you all right?»
Какая глупость! Ежу было понятно, что джентльмен не был олл райт. Он поднял на Сашка красные заплаканные глазищи, уставился на него в упор и смотрел довольно долго, мучительно пытаясь понять, что это такое он видит перед собой, но потом не стал бить Сашка древком и даже не выругался, а только громко замычал и показал на стадион банкой.
«Немой, что ли?» — подумал Сашок, но на всякий случай переспросил: «Are you sure, you are ok?», в том смысле, что, может, человеку плохо и не надо ли, в случае чего, вызвать «Скорую помощь». В ответ мыслитель замычал громче и протянул Сашку свою недопитую банку пива.
Какой-то инстинкт подсказал Сашку, что от этого предложения нельзя отказываться и, мало того, что его не следует даже обсуждать. Надо только одно: душевно поблагодарить джентльмена и, скрывая отвращение, глотнуть напитка. Отвращение же было вызвано не столько некоторой брезгливостью, сколько нелюбовью Сашка к английскому национальному виду пива — биттеру. Он всегда поражался, как можно получать удовольствие от этого теплого, мутного и горьковатого напитка с привкусом плесени. Но тут он — просто по Станиславскому — заставил себя поверить, что биттер — это вкусно, и, сделав глоток, даже причмокнул, якобы от удовольствия.