— Другими словами, ты предлагаешь мне стать твоим адвокатом и петь тебе дифирамбы? — коротко подвел черту Рафаэль.
Хуан нервно забарабанил по стеклянной столешнице:
— А ты не согласен, что малышке будет у нас лучше? Разве сможет эта тетя дать ей то, что я?!
— Как знать!
— Это же ясно как белый день! По одежде, в которой нашли девочку, не скажешь, что она купалась в роскоши. Да и вообще…
— Что «вообще»? — Рафаэля начал тяготить этот разговор. — Разве ребенок не потерял память?
— Не совсем. — Хуан скорчил неопределенную мину. — Мы говорили… Что касается будней, она многое помнит… Доктор Дельгадо сказал, что к ней вернется память. Это только вопрос времени… Мне что, объяснять тебе, что все эти прогнозы для меня как кость в горле? — Он уже не старался сдерживаться. — Конечно, я хочу, чтобы малышка выздоровела! Но я не хочу, чтобы эта кошелка просто приехала и увезла ее с собой! Не дав ей выбора!
— Разве может ребенок знать, что у для него лучше? — Рафаэль оставался спокоен. — Ты здесь ничего не можешь поделать.
— Мне так не кажется! — с жаром возразил Хуан. — Рафаэль, пожалуйста, я не так много прошу от тебя! Только маленькая услуга. У тебя же есть положение! Воспользуйся им!
Рафаэль ждал чего-то подобного.
— Хуан, у меня нет никакого положения. Пока что нет, — смиренно ответил он. — Пока я никто.
— Но скоро ты станешь кем-то! Ты уже помогаешь в службе падре Доменико.
— Лишь служкой. — Рафаэль покачал головой. — Эти Кармайклы, они были католиками?
— Не знаю. — Хуан пожал плечами. — Не уверен. Наверное, они англикане.
— И ты думаешь, что ее тетя оставит ребенка тебе, католику, чей брат готовится стать пастором римско-католической церкви?
Хуан сверкнул глазами:
— То есть ты не хочешь мне помочь?
— Говорю же тебе, я понятия не имею как!
Хуан уже не слушал его:
— Что может дать малышке эта старая дева? Она не замужем, работает где-то в Лондоне секретаршей. У нее нет состояния, нет положения, нет статуса!
— А тебе не приходило в голову, что некоторые люди не придают таким вещам значения? — невозмутимо заметил Рафаэль. — Если эта дама одинока, наверное, она будет рада, что у нее появится ребенок.
— Но она не сможет как следует заботиться о малышке! Она ведь целый день на работе! И вряд ли у нее найдутся средства, чтобы держать няню или гувернантку.
— Если ты действительно хочешь помочь, поддержи их деньгами.
— Ну нет! — решительно отверг эту идею Хуан. — И речи быть не может!
Рафаэль пожал плечами:
— Твое дело. Я только предложил.
Они помолчали.
— Ладно, — сказал Хуан. — Можешь хотя бы встретить эту женщину? А уже здесь я попробую ее… убедить оставить малышку.
— Собираешься предложить ей отступные? — Глаза Рафаэля сверкнули под нахмуренными бровями.
— Разве я это сказал?
— И без слов ясно! — Рафаэль резко отодвинул кресло и поднялся. — Хорошо, я встречу эту мисс Лорд. Но только для того, чтобы ты прямо в аэропорту чего-нибудь не выкинул. Сдается мне, ты готов на все, лишь бы взять ребенка себе. — Он покачал головой. — Не думал, что ты можешь к кому-то так привязаться.
Теперь, когда Хуан добился своего, он мог себе позволить отмякнуть:
— Ты прав, я очень привязался к малышке. Мне нравится, что она относится ко мне как к отцу. Это такое… такое счастливое чувство — быть центром целого мира!
— А когда к девочке вернется память? Ведь придется сказать ей, что родители погибли!
— Знаю. Но тогда и буду ломать голову… Зайди перед уходом к матери, — сменил тему Хуан. — Ты же знаешь, она обидится, если услышит, что ты был здесь и не повидался с ней.
Рафаэль кивнул. Хотя охотнее всего он бы сейчас покинул асьенду и уединился в тишине своего дома. Когда-то, уезжая учиться в Мехико-Сити, он думал, что ему удастся ослабить слишком тесные узы семьи. Но все оказалось гораздо сложнее. Конечно, семинария дала ему возможность отрешиться от мирских забот, он познал там радость молитвы и размышления в тиши и уединении. Однако с возвращением домой вернулись и страсти, которые, казалось ему, остались в далеком прошлом.
Мать еще была в постели, когда Рафаэль постучал в ее спальню. Это были любимые с детства покои с мозаичными полами и коврами цвета корицы и золота. Широкие французские окна вели на балкон, откуда открывался вид на патио. Утренний ветерок колыхал шелковые лимонно-желтые занавески.