Монашки, привыкшие к ритуалу порки, встали на колени и запели “Pater Noster” Наконец, матушка Изольда приказала снять девушку с кольца. Линда, упав на пол, продолжала в истерике реветь, размазывая слезы по лицу. Впрочем, она была не в состоянии сама одеться, и Джейн помогла ей натянуть монастырскую одежду.
– Проводи ее в келью! – Приказала Джейн матушка Изольда. – И чтобы на вечернюю службу не опаздывала.
За дверями кельи поведение девушки изменилось. Она сразу перестала плакать, дышала ровно и спокойно.
– Больно было? – участливо спросила Джейн.
– Нет, – девушка улыбнулась и потерла наказанное место, – меня в школе и дома еще не так драли, бывало вся попа в крови, а тут полоски! – А кричать меня еще в раннем детстве научили, чтобы экзекутора разжалобить! Попу-то жалко!
Так Джейн поняла, что в словах матушки Изольды, о женщине как о сосуде для греха и коварства, есть доля истины.
Уже за вечерней службой Линда, как ни в чем ни бывало, пела хвалу Господу. Факт, новенькая повариха слово знает, – решили монашки, – как Линда орала, а осле общения в келье наедине с Джейн, вышла к вечерне, как ни в чем, ни бывало.
Джейн не стала их переубеждать. Авторитет ее в монастыре от этого только вырос, а после первого пива, сваренного новенькой трудницей, все монашки прониклись к ней любовью и уважением.
Глава девятая «Optimum medicamentum quies est»[144].
С тех пор вот уже семь лет Джейн занимала должность трудницы-поварихи и за одно врачевательницы страданий монашек после воспитательных мер.
Матушка Изольда пользовалась среди окрестных крестьян доброй славой. Про нее ходили слухи, будто она возлагает руки на больных, и те встают с постели, когда лекари уже считали их безнадежными? На самом деле молитвой и утешением не всегда можно вылечить болезнь. Катрина была тому наглядным примером. Впрочем, матушка лечила не только молитвами.
Дело в том, что она верила в медицинские свойства розги. Еще в глубокой древности розга почиталась как целебное средство, и многие врачи того времени назначали применение ее при различных душевных заболеваниях, расстройствах умственных способностей, черной меланхолии и школьной нерадивости.
– Умалишенных полезно бить розгами для того, – цитировала матушка Изольда слова античного врача Целиуса, – “чтобы разум снова посетил их, ибо теперь он у них вовсе отсутствует”. При душевных болезнях имелось в виду моральное воздействие розги: под влиянием страха и боли умалишенный вынужден будто бы вести себя благоразумно. Не удивительно, что у Джейн частенько находилась работа. Правда, в случае с Катриной произошла явная передозировка.
– Divinum opus sedare dolorem![145]
Джейн, общаясь с монашками, вскоре поняла, что всех, кроме матушки Изольды она может без труда располагать к себе, подчинять своей воле, а потом вообще делать с ними все, что хочется, но на мужчин ее колдовское обаяние не распространялось.
– Ты у меня настоящий ангельский дьявол! – Как-то раз честно сказала ей матушка Изольда, после того как в монастырь приехала очень важная супруга лорда Б* и провела недельку в объятиях Джейн, а казна монастыря пополнилась щедрым подношением. – Но в монашки я тебя принять не смогу. Сама понимаешь, мне придется писать епископу, кто ты и откуда пришла. Будет слишком много вопросов!
– Значит, я останусь трудницей! – Джейн не стала возражать матушке.
В те времена монастырь давал работу крестьянам и ремесленникам, и в положении Джейн не было ничего необычного.
В конце концов монастырь – лучшее пристанище для зарвавшейся ведьмы. Впрочем, у Джейн, как и у многих монашек в те времена еще были дети, но это совсем другая история…
Часть четвертая. Монастырские будни[146]
Тот факт, что половой разврат в религиозных празднествах присущ самым разнообразным религиям всего земного шара и существовал уже в древнейшее время, показывает, что эти явления имеют общий корень с религией, и что они нисколько не зависят от исторической формы того или иного исповедания. В новейшее время ответственность за подобного рода явления часто взваливалась на католицизм, но это некритическое утверждение в высшей степени несправедливо, ибо католицизм, как таковой, столько же ответствен за это, как и все другие вероисповедания
Блох
Глава первая. Отцовское напутствие
Всё идёт в одно место;
всё произошло из праха,
и всё возвратится в прах.
Поместье сэр Мартин получил в приданное за спасение прекрасной Эллин из лап мужа-разбойника.
Это был старый замок, возведенный согласно моде далеких времен и состоящий главным образом из темных извилистых коридоров, башен и залов со сводчатыми потолками. Старый звонарь отрабатывал жалованье, честно ударяя в колокол при приезде гостей, на восходе и на закате солнца. Красавица Эллин подарила своему мужу четверых детей, трех мальчиков и одну девочку, прекрасную леди Катрину. Еще трое детишек умерли, не дожив до года. Еще троих подарила Алисон, наложница для согревания постели. Незаконных детей рыцарь отдавал на воспитание в деревню.
После приключения в замке минуло добрых двадцать лет.
«Вот и вечерний колокол зазвонит, сейчас решится моя судьба, – сердце Катрины, молоденькой рыжеволосой девушки, живущей в башне замка, отчаянно забилось. – Или меня отдадут замуж или…» О перспективе второго пути думать не хотелось. Что могло ждать юную девушку в пятнадцатом веке? Это только в Московии рыжим везет, их и без приданного замуж берут, так как считают первыми красавицами! В Англии девушкам, хоть рыжим хоть не рыжим, только два пути: замуж или в монастырь. Сэру Мартину, недавно овдовевшему доблестному рыцарю, надо было решить непростую задачу: найти деньги или земли в приданное за дочь, а тут еще двух сыновей надо отправлять на войну с лягушатниками, чтобы старший сын, наследник всех титулов, мог спать спокойно.
«Вот я лягу на брачную кровать, – мечтая о муже, девушка задрала юбку, и запустила между ног пальчик, чтобы хоть немного унять беснующуюся плоть, – раздвину ножки и подарю самое главное приданное! Да простит мне Господь маленький грех!» В монастыре, где она воспитывалась, многие девушки практиковали этот способ осквернения плоти и даже на исповеди не признавались в этом грехе во избежание епитимьи: суровевшей порки розгами, длительного поста на хлебе и воде.
Со стены на Катрину строго смотрел портрет прадедушки Максимилиана. Слуги шептались, что его призрак иногда гуляет по замку. Манфред, старый звонарь, единственный слуга, оставшийся в замке со времен первого мужа прекрасной Эллин, напившись крепкого пива, рассказывал, что по молодости лет искал в замке клад и увидел призрак.
– Хочешь найти клад? – спросил он меня, грешного звонаря. – Тогда пойдем со мной!
– Веди меня! – воскликнул я. – Я пойду за тобой хоть в самую преисподнюю!
Призрак степенно, но с угрюмым видом прошествовал до конца галереи и свернул в подвал. Я следовал за ним на некотором расстоянии, исполненный тревоги и ужаса, но без колебаний. Когда я захотел войти в тайную комнату вслед за призраком, незримая рука резко захлопнула передо мной дверь! Я, собрав всю свою смелость, стал ломиться в дверь, ударяя в нее ногой, но убедился, что она не поддается никаким усилиям, а на следующий день на этом месте была глухая стена!»
Весь замок, включая леди Катрину, весело смеялся над рассказами звонаря. Впрочем, сейчас девушке было не до смеха. Всего на полгода ее привезли в родительский дом на похороны матери, и папа, известный не только храбростью на ратном поле, но и тугодумием, решал, куда отдать дочку: под венец или в монастырь, навсегда.
146
По мотивам новелл Вильяма Гаррисона Эйнсворта, и двух других авторов английской литературы XVII-XX веков, пожелавших остаться анонимными.